Будь благословенна, земля Рязанская…. Евгений Иванов

и хорÓм купеческих стояла начатая строиться часовенка по безвинно убиенным жёнам и детям, старикам и молодым, кои и не успели пожить из-за нежданных и страхолюдных набегов половцев.

      Часовенка едва была заложена. Только появились несколько выложенных «венцом» сосновых брёвен, взрыхлённая вокруг земля, валялись обрубки и стружка, неподалёку сваленные как попало обтёсанные брёвна, ещё не потерявшие запах и свежесть недавно срубленных деревьев.

      Афоня, проезжая мимо сего места, узнал от местных жителей, что заложена она по убиенным православным христианам от меча половецкого, и он, незаметно для себя, перекрестился и проговорил про себя: «Господи! Батька, мамонька родная… братишки бедненькие… спите покойно, безвинно убиенные… буду сечь всех поганых, всех злодеев земли нашей. Отомщу за вашу кровушку, за моё сиротство…» – И покатилась у него горючая слеза по щеке.

      Афоня подъехал к широкому заполненному водой рву, отделявшему городские стены от поселений. Он стал глазами искать переправу и услышал, что где-то в тумане разговаривают люди, поскрипывают телеги и ржут лошади. Тогда он направил в ту сторону коня, рассекая густую пелену застывшего холодного воздуха, стоявшего плотной стеной вокруг поселений и города.

      Мощный бревенчатый мост с громадными железными цепями, исчезавшими в узких проёмах мостовых башен, был перекинут через ров и грузно лежал на земле, соединяя городские ворота с посёлком. По обе стороны моста стояли стражники в кольчугах с круглыми щитами и длинными копьями, которые досматривали всех людей, скотину, товар и телеги.

      – Зачем едешь, путник? – грозно спросил один из стражников с густой чёрной бородой, обращаясь к Афоне.

      – На службу к великому князю рязанскому, Юрию Ингваревичу, – ответил он ещё не совсем юношеским и поэтому немного грубоватым голосом.

      – Уж больно шустрый, как я огляжу, – произнёс чернобородый. Он повернулся к стоявшему недалеко другому стражнику, опиравшемуся на своё копьё, и с ухмылкой произнёс: – Слышь, Саваска, что глаголит сей пострел…

      – Неужто к самому великому князю – благодетелю нашему пожаловал прямо в евонные светлы очи? – удивился слегка Саваска, оглядывая внимательно наружность незнакомца. – А по обличию ты оплошался, малый.

      – Это что ж, моя наружность тебя в смущение вводит? – дерзко спросил Афоня, сверкнув голубыми глазами словно молнией. – Аль у князя токмо богачи да бездельники служат?

      – А ну-ко, закрой варежку, а то быстро к чертям в преисподню отправим, – не менее грозно ответил чернобородый, направляя остриё копья на всадника. – Нам не впервой усмирять таких скорых, как ты.

      Стражники, закрывшись щитами и ощетинившись копьями, дружно стали напирать на всадника. Рыжий, почуяв опасность, громко заржал и встал на дыбы, пытаясь испугать их и отогнать от себя. А Афоня, недолго думая, выхватил из-за пазухи булаву и громко крикнул:

      – А се вы видали, олухи бородатые? – Он взмахнул ей над своей головой, словно каким-то знамением,