Будь благословенна, земля Рязанская…. Евгений Иванов

белокаменной церкви. В потёмках можно было рассмотреть, как возле паперти столпилось большое количество дворовых, державших зажжённые факела, женщин с детьми, гридней, бояр. Ворота ещё были закрыты. Какой-то дьяк бросал россыпью крошки, отламывая от булки, слетевшимся со всех сторон двора голубям да шустрым воробьям. Двое мальчуганов стучались палками, бегая вокруг своих матерей, мешая тем поговорить. Внезапно кто-то гаркнул:

      – Посторонись… князь с княгиней да с сыновьями идёт!

      Толпа мгновенно замерла и освободила каменную дорожку, ведущую к паперти храма. Афоня растолкал народ, чтобы поближе рассмотреть идущих величаво князя Юрия Ингваревича в дорогой шёлковой одежде да княгиню Агриппину Ростиславовну в расшитой золотом кумашнице с жемчужными бусами, игравшими на груди. Князь, ни на кого не обращая внимания, что-то говорил княгине в полголоса. Курчавая стриженая бородка, скулы, выдававшиеся вперёд, да строгий взгляд подчёркивали величавость его положения. Он, медленно и твёрдо ступая по каменистой поверхности, провёл свою княгиню мимо Афони к паперти с раскрывающимися воротами, оставив благовонный запах после себя. За ними так же величаво шёл приехавший на совет к отцу молодой и статный князь Фёдор Юрьевич со своею красавицей-женой Евпраксией, державшей за руку маленького Ивана Фёдоровича.

      Евпраксия, одетая в расшитую золотыми нитками, длинную до земли кумашницу, расписные узоры которой играли на тускло освещённой дорожке, тихо ступала по камням маленькими малиновыми сапожками. Княгиня смотрела под ноги. Маленькая головка с длинной русой косой, в расшитом дорогом убрусе, была скромно опущена. Тонкие тёмные брови, пухленькие щёчки, маленький, немного курносенький носик и алые полураскрытые губки едва освещались огнём факелов. Статная осанка, грациозные движения тела, немного выдававшая вперёд грудь – всё было в ней прекрасно, ярко и величественно. Тонкими пальцами правой руки она вела за собой маленького пятилетнего Ваню, озиравшегося по сторонам своими полусонными глазёнками.

      – Ах, наша Евпраксюшка! Ах, наша краса! – воздыхал кто-то в толпе.

      – Лебедь белая!

      – Краса уж… краса! Любо посмотреть!

      – Что за диво-дивное!

      Народ любовался и гордился своей княгиней, красота которой была известна далеко за границами Рязани.

      Афоня не мог оторвать глаз от этой красоты. «Господь мой! Живот отдам за неё!» – промелькнуло у него в голове. И он сам ужаснулся собственной мысли. Как он, смерд, почти холоп, может так дерзко думать, замахиваться на княгиню?! Никогда Афоня, живя в лесу среди мха и лишайника, с медведем и вепрем, разговаривая лишь с дедом и конём, не мог себе вообразить, что не сможет устоять перед красотой самой княгини. Закружилась слегка голова. Что-то заныло у него в груди и более уж не отпускало, пока он видел перед собой её образ.

      Князья прошли мимо, за ними последовали бояре в дорогой шёлковой брачине и корзно, гридь, отроки, бабы с детьми. Пошёл и Афоня.

      Под сводом храма, в густой пелене благовонного