Филиал. Истории для кино. Александр Житинский

сказал он, пожимая Ганичеву плечо.

      – Ну я пойду… – с сочувствием проговорила девушка.

      Она не знала – брать ей мармелад или нет. Потом решилась, взяла.

      Ганичев сидел, обхватив голову руками. Из зала донеслась музыка. Это было вечно: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

      Джазовый теплоход был уже где-то среди сплошных льдов, едва пробирался между ними – заиндевелый, покрытый льдом, – и на палубе его не было ни души.

      В полной тишине было слышно, как трутся о борт льдины.

      Один среди бескрайних просторов.

      Сокольников был в ярости.

      – Ты меня жалел, да? А я не нуждаюсь! Я правду люблю. Мендель рок лабает – вот правда! Почему я должен об этом от других узнавать?

      – Извините, Алексей Дмитрич, – виновато оправдывался Ганичев.

      Разговор происходил в фойе Дворца культуры, где происходил очередной концерт фестиваля.

      – Извините… – проворчал Сокольников. – А что остальные?

      – Ну Баня, вы знаете, книжки пишет. Кротов… грузчиком в гастрономе…

      – Что? Вот это? – Сокольников щелкнул себя по кадыку.

      Ганичев уныло кивнул.

      – Идиот!

      – Гена Герасимов на танцах играет в Мурино…

      – Та-ак… Господи боже мой! А как петушились! Говорил им – выживем только вместе… Не хочу я их видеть!

      – Да они и сами не очень-то, – признался Ганичев.

      – Что-о? – обиделся Сокольников.

      – Стыдно им, Алексей Дмитрич.

      – Правильно. И должно быть стыдно.

      Прозвенел звонок.

      – Пойдем послушаем. Интересные ребята, – сказал Сокольников. – Главное, молодые.

      На сцену вышел ансамбль молодых джазистов. Ведущий объявил:

      – Выступает ансамбль Константина Дюбенко.

      Музыканты заиграли.

      Сокольников и Ганичев слушали в ложе.

      – Пианист консерваторию кончил, представляешь? – с некоторой завистью сказал Сокольников, оборачиваясь к Ганичеву. – Боря бы видел! Он все страдал, что нам образования не хватает.

      Молодые играли легко, технично, азартно.

      Дверь открыл юноша лет восемнадцати – высокий, стройный, с пробивающимися черными усиками.

      – Это квартира Решминых? – спросил Ганичев.

      – Да.

      – Простите, я старый приятель Бориса Игоревича…

      – Проходите, – без улыбки кивнул юноша.

      Ганичев зашел в прихожую небольшой двухкомнатной квартиры. Протянул руку юноше.

      – Ганичев.

      – Борис.

      – Сын?

      Юноша кивнул все так же сдержанно.

      – Мог бы я видеть его жену?

      – Мама! – позвал Борис.

      – Значит, вы тоже Борис… – задумчиво сказал Ганичев.

      Он раскрыл портфель и достал оттуда букетик цветов.

      Из кухни показалась женщина с нервным лицом. Она настороженно посмотрела на гостя.

      – Здравствуйте. Я из джаз-клуба, – Ганичев протянул ей букетик.

      Она