Филиал. Истории для кино. Александр Житинский

Прикрываясь им, Ганичев прошел мимо вахтерши. На лице его сияла улыбка: он был доволен своею выдумкой, а также тем, что снова, как в юности, носит инструменты за музыкантами.

      В павильоне все было готово к записи. На освещенной площадке за столиком сидели ведущий передачи – тот же толстячок, что показывал старую хронику, – и Сокольников.

      – Алексей Дмитрич! – помахал ему рукою Ганичев, пронося барабан на другую площадку.

      Сокольников кивнул, продолжая о чем-то тихо разговаривать с ведущим. Рядом готовились к записи музыканты его состава: все в одинаковых концертных костюмах, таких же, как у Сокольникова.

      Ганичев поставил барабан перед телекамерой и пожал руку финскому музыканту.

      За столиком между Сокольниковым и ведущим шел разговор.

      – Я не понимаю, почему ты не хочешь сказать о своем первом составе! – кипятился ведущий.

      – Не хочу, и все, – сказал Сокольников.

      – Я понимаю, ты на них обижен, но это был первоклассный состав. Давай я скажу.

      – Не надо. Не в обиде дело.

      – А в чем? Для истории советского джаза эти имена кое-что значат, поверь мне. Кротов, Банькович, Решмин…

      – Боря умер, – сказал Сокольников.

      – Что?

      – Решмин умер. А мы и не знали… А другие? Где они? Мы их потеряли, понимаешь? Нечего делать вид…

      – Тогда конечно, – неуверенно сказал ведущий. – Ай-яй-яй! Боря умер…

      Зажглось табло «ТИШИНА В СТУДИИ. ИДЕТ ЗАПИСЬ!» Голос режиссера сказал по трансляции.

      – Внимание, начинаем! Пожалуйста, Владимир Борисович.

      Сокольников вышел за пределы освещенного круга. Ведущий приготовился говорить.

      Ганичев сделал знак финскому барабанщику: тихо! Однако тот обворожительно улыбнулся и, как бы приветствуя Ганичева, вдруг произвел невероятный шум, пустив в ход большой и малый барабаны и тарелки. Опустив палочки, он победоносно взглянул на испуганного Ганичева.

      По трансляции раздался рассерженный голос режиссера:

      – Я сказал: тишина! Начинаем сначала!

      Ганичев знаками показал финну, чтобы он спрятал палочки. Тот наконец повиновался.

      В отдалении, на ярко освещенной площадке, начал что-то говорить ведущий. Его снимала одна камера.

      К Ганичеву на цыпочках подошел Сокольников. Они обменялись рукопожатием.

      – Ну как? – шепотом спросил Сокольников.

      – Баню нашел и Крота с Люси. Она его жена, представляете? – тихо доложил Ганичев.

      – Баньковича?

      – В том-то и дело! Кротова! – Ганичев испуганно зажал себе рот, опасаясь нарушить тишину. – Я тоже думал, что она за Баню выйдет…

      – Ай да Крот! – покрутил головой Сокольников. – Как он?

      Ганичев уклончиво пожал плечами – он не хотел расстраивать Алексея Дмитриевича.

      – Рады были? – спросил Сокольников, уверенный, что иначе не могло быть.

      – В общем, да… – Ганичев спрятал глаза.

      – Я тебя чего позвал, – торопливо зашептал Сокольников, увидев, что ведущий заканчивает и его музыканты собираются