Филиал. Истории для кино. Александр Житинский

играть хуже.

      – А я и не собираюсь ничего играть! Слышите! Не пойду! Я никого не видел двадцать лет. Что я им скажу?

      – Говорить не надо. Вы сыграете.

      – Сыграете… – проворчал Банькович, но уже добродушно. – Вы знаете, как мы разошлись? Атомный взрыв! Тайфун! Пять лет были не разлей вода, а расплевались в один день. У Лешки Сокольникова характер! Время какое – помните? Хотя вы еще в телячьем возрасте были. Извините… Шестьдесят четвертый год. Битлы, длинноволосые с гитарами. Джазу крышка…

      Ганичев устало кивал, потирая лицо ладонью.

      – Я это все знаю. Вы просто испугались.

      – А вы бы не испугались?! Что играть? Для кого? Тут либо – либо… Надо дело иметь в руках! О семье думать, о детях…

      – А у вас семья, Баня? – спросил Ганичев.

      – У меня лично нет. Это дела не меняет. Нас уже не склеить. Да и какой смысл?

      – Смысл! Смысл! – вскипел Ганичев. – Да люди до сих пор вспоминают, как вы играли! Фаны, вроде меня, пленки переписывают. Вы же нам, Олег Олегович, в душу плюнули. Не имели вы права этого делать!

      – Нам лучше знать, – заметил Банькович.

      – Алексей Дмитрич джаза не бросил. Перебивался кое-как, бывало, последнее продавал, – укоризненно сказал Ганичев.

      – Молодой человек, не надо читать мне морали, – снова рассердился Банькович. – Леша – это Леша, а я – это я. Мы из разного теста. Если хотите, я уже тогда писал стихи и мечтал о литературе. Настоящих музыкантов среди нас двое было: Сокольников и Решмин… И Люси… – Банькович тяжело вздохнул.

      Ганичев поспешно поднялся с кресла, испугавшись, что зайдет разговор о Решмине.

      – Я вас понял, Олег Олегович, – сухо сказал он.

      – А ее вы пригласили? – спросил Баня.

      – Кого?

      – Люду Левченко. Люси…

      – Конечно, – соврал Ганичев.

      – И что… она?

      – Люси визжала от восторга, – небрежно бросил Ганичев, направляясь к двери. В кресле остался лежать билет на джем-сейшн, будто бы забытый нечаянно…

      А во Дворце культуры полным ходом продолжался джазовый фестиваль. Со сцены доносились звуки музыки, где-то репетировали, кого-то интервьюировал репортер. В артистических отдыхали отыгравшие музыканты, выжатые как лимоны – вытянув ноги и утирая пот.

      Ганичев кого-то здесь искал. Подошел к одному, что-то спросил, нырнул в артистическую.

      В кресле полулежал саксофонист – старая гвардия джаза.

      – Толя, привет, – Ганичев пожал его вялую руку. – Колоссально играли!

      Музыкант уныло покачал головой.

      – А я лажанул…

      – Где? Да брось ты! Сыграли железно! – успокоил его Ганичев.

      – Лажанул, Юрик. Нет звука. Играю только по праздникам.

      – Толя, ты Витьку Кротова помнишь? – спросил Ганичев.

      – Крота? Из первого Лехиного состава?

      – Ну да, банджист.

      – Видел лет пять назад.

      – Где?

      – А-а… Лучше бы не видел, – махнул рукой Толя.

      – Что? – насторожился Ганичев.

      В ответ саксофонист