Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов. Сборник

поднялся с постели.

      Ясным вечером Кара-Мурза один ехал по степи и увидел: нагнувшись, Хамахо искала что-то в траве.

      Весел был князь и, подъехав к старухе, он весело крикнул:

      – Салам-алейкум, Хамахо! Какую траву ты ищешь?

      – Алейкум-салам! – голову подняв, отвечала старуха и потом проговорила ворчливо: – Что мне нужно, то ищу я. Езжай, князь, своей дорогой…

      Кара-Мурза засмеялся и, пальцем погрозив, старухе сказал:

      – Знаю я, знаю, бабушка, какую траву ты ищешь: такую, отвар которой молодость возвращает. Помолодеть, старуха, ты хочешь!

      Пристально взглянула Хамахо на князя, и по тонким, высохшим губам ее скользнула усмешка, змеиная, злая усмешка…

      – Ты хочешь, князь, знать, какую траву я ищу? – спросила она.

      Кивнув головой, Кара-Мурза сказал:

      – Говори!

      И старуха сказала:

      – Такой ищу я травы, которая делает любовь неизменчивой…

      Покачал головой Кара-Мурза.

      – Кто крепко любит, любовь того не изменчива, – сказал он…

      Усмехнулась старуха, склонила голову над травами и потом опять ее подняла, на князя посмотрела.

      И сам шайтан смеялся в ее глазах!

      – А жена тебя, князь, крепко любит? – спросила она.

      Вспыхнул Кара-Мурза и на старуху прикрикнул:

      – Прикуси язык, старая ведьма!

      Пожала плечами старуха, замолчала.

      Потом, нагнувшись над травой, пробормотала:

      – Ты веришь, князь, жене?.. Хм!.. Но скажи дома, что уедешь надолго, а сам в первую же ночь домой возвратись и к жене в спальню пройди…

      – Тьфу! – плюнул Кара-Мурза в лицо старухи и прочь от нее поскакал.

      По-прежнему приветлива была княгиня с мужем и страстны были ее любовные ласки, но что-то в душу князя заронилось и тревогой она была полна.

      Смех старой ведьмы Хамахо он все еще слышал, и сама она перед его глазами стояла. И томимый одной мыслью, решил он ехать в дальний аул.

      Коншох опечалилась, головою поникла.

      – Ты уедешь, а мне тоска покою не даст, – сказала она и слезинка скатилась по ее щеке.

      И, прижав к груди жену, целуя ее, спросил ее Кара-Мурза:

      – По-прежнему ли ты, Коншох, любишь меня?

      И в глаза ее он заглянул, но прочитать в них ничего не мог, потому что слезами наполнились они.

      И, рыдая, вскричала Коншох:

      – Зачем ты спрашиваешь об этом?!. Или ты уже не веришь моей любви?

      И, как раненая горлица, забилась она на груди мужа.

      А беззубая ведьма Хамахо стояла перед глазами князя, и злой усмешкой кривились ее тонкие губы.

      И уехал в дальний аул Кара-Мурза.

      Глухою ночью князь вернулся домой, и крадучись мимо спящей прислуги, в спальню к жене пробрался; высек огонь, свечу зажег и увидел в постели спящих – нагую Коншох и молодого раба, смуглого каджара (перса), которого он в последний свой набег из-под Дербента пригнал.

      Свет померк в глазах Кара-Мурзы, и, задыхаясь от гнева, за кинжал он схватился, но сейчас же бессильно рука его опустилась: никогда он не