Танец смерти. Линкольн Чайлд

брови:

      – Отпуск?

      – Да, сэр.

      Д’Агоста понимал, как это звучит со стороны. И хотя прорепетировал все заранее, вышло не совсем гладко.

      Синглтон задержал на нем взгляд. Он ничего не сказал, да этого и не требовалось. «Отпуск. Ты проработал здесь шесть недель и просишь отпуск?»

      – Может, я чего-то не знаю, Винни? – тихо спросил он.

      – Это семейное дело, – ответил д’Агоста после небольшой паузы.

      Он ненавидел себя за то, что заикался под взглядом Синглтона. Еще больше ненавидел за ложь. Но что, черт побери, должен был он сказать? «Извините, кэп, но мне нужен отпуск на неопределенное время, для того чтобы поймать человека, официально объявленного мертвым и чье местонахождение неизвестно. Хочу арестовать его за преступление, которого он еще не совершил». Сомнений он не испытывал, ему просто необходимо было что-то делать. Для Пендергаста это было так важно, что, сойдя в могилу, он оставил ему распоряжение. И этого было более чем достаточно. Однако чувствовал себя д’Агоста погано.

      Глаза Синглтона выражали беспокойство и задумчивость.

      – Винни, ты же знаешь, я не могу тебя отпустить.

      С горьким чувством д’Агоста понял, что будет еще тяжелее, чем он это себе представлял. Даже если придется уволиться, он пойдет на это, заплатив карьерой. Коп может уволиться только один раз.

      – Мать больна, – выговорил он. – У нее рак. Врачи полагают, что последняя стадия.

      Синглтон помолчал, обдумывая сказанное. Затем слегка покачался на каблуках.

      – Очень, очень вам сочувствую.

      Повисла еще одна пауза. Д’Агосте хотелось, чтобы раздался стук в дверь, или зазвонил телефон, или метеорит свалился на участок – все, что угодно, лишь бы отвлечь от себя внимание Синглтона.

      – Мы только что узнали, – продолжил он. – Это был шок, настоящий шок.

      Он помолчал. На сердце было тяжело. Он сказал первое, что пришло на ум, но понял вдруг, какие чудовищные слова он произнес. Его родная мать… рак… Черт побери, надо будет сходить в церковь покаяться. И позвонить маме в Веро-Бич, послать ей две дюжины роз.

      Синглтон медленно кивнул:

      – Сколько времени вам потребуется?

      – Врачи не знают. Неделя, может быть, две.

      Синглтон закивал еще медленнее. Д’Агоста чувствовал, что краснеет. Интересно, что думает капитан.

      – Ей недолго осталось, – продолжил он. – Вы знаете, как это бывает. Меня нельзя назвать примерным сыном. Я просто чувствую, что должен быть сейчас рядом с ней… как и положено сыну, – неловко заключил он. – Можете вычесть эти дни из моего очередного отпуска.

      Синглтон внимательно выслушал его, но на этот раз не кивнул.

      – Конечно, – сказал он.

      Он долго не сводил глаз с д’Агосты. Взгляд его, казалось, говорил: «У многих людей больные родители и личные трагедии. Но они профессионалы. Чем же ты от них отличаешься?» Оторвав наконец взгляд, отвернулся, взял со стола стопку бумаг.

      – Хулиганом займутся Мерсер и Сабриски, – бросил он сухо через плечо. – Берите столько