Молодой Бояркин. Александр Гордеев

накладывалось на

      воображаемое, каждый предмет был и таким, каким помнился, и таким, каков сейчас.

      Одновременно и большим, как через детский взгляд, и нормальным, как через взрослый.

      Приближался уже и свой дом. Впереди ехала телега на мягких резиновых шинах.

      Лошадь держала голову вбок, словно прислушиваясь к перещелку собственных подков.

      Человек на телеге сидел прямо, осанисто.

      – Да ведь это же дядя Вася Коренев! Он что, снова конюшит? – сказал Николай,

      удивляясь неожиданно вывернувшемуся словечку "конюшит".

      – Опять при конях, – ответил отец, – тут теперь большой табун-то.

      – А Гриня где?

      – С ними и живет. После техникума женился. Теперь уж ребенок есть. Гриня твой

      работает главным ветврачом…

      И тут Николай увидел свой дом. Он каким был, таким и остался, только до самой

      крыши осел в разросшуюся черемуховую зелень.

      – Остановись, – попросил Николай. – Вон там, около дяди Васи.

      Василий, соскочив с телеги около своего дома, уже привязывал повод к штакетнику.

      Алексей бесшумно подкатил и засигналил. Василий оглянулся, склонившись, посмотрел, кто

      сидит в низком салоне "Жигулей", и шутливо погрозил кулаком.

      – Здорово, соседи, – сказал он, улыбаясь вылезающим из машины. – Давненько вас не

      видно. Что, Колька, отслужил или на побывку?

      – Все, отслужил, дядя Вася, – откликнулся Николай, чувствуя, как его тянет

      посмотреть через дорогу на свой дом.

      – Ну, так давайте заходите, – пригласил Василий. – И ночевать тоже к нам. Теперь

      родни-то у вас тут нет. Посидим вечерком. Я сейчас Татьяне скажу, чтобы собрала, что надо.

      – А Гриня дома? – спросил Николай.

      – А вон прируб-то видишь новый – это он себе городит. Вроде и сейчас там.

      Отец с Анюткой поехали в магазин. Николай остался. Он с опаской обошел коня,

      который, подергивая кожей, отгонял слепней, и направился в сруб на посвист рубанка. В

      срубе пахло стружкой. Из пазов свисали мох, пакля… Николай остановился и стал смотреть,

      как молодой хозяин тешет половицу. Гриня оказался широченным в плечах, со всеми

      признаками матерой мужской силы, с рыжей, коротко подстриженной бородой, дававшей

      красный отсвет на все его лицо.

      Работал он не спеша – все движения были давно продуманными и привычными. Ясно,

      что все делалось им надолго, может быть, на всю жизнь.

      Оглянувшись и увидев Бояркина, Гриня заорал что-то неразборчивое и, сграбастав его

      в охапку, оторвал от пола.

      – Красавец, красавец, – говорил он, с завистью и с иронией рассматривая форму. – Ну,

      так как ты? Что?

      Николай сел в оконный проем, начал было рассказывать, но не выдержал и спросил о

      том, кто живет сейчас в их доме.

      – Уваровы, – сказал Гриня,– из переселенцев, но самостоятельные, если сами дом

      купили. После вас дом уже во вторые руки переходит.

      –