Молодой Бояркин. Александр Гордеев

таким оказалось так прекрасно. От своей первой женщины Бояркин уходил с глубоким

      убеждением, что самым настоящим, полным другом может быть только женщина.

      * * *

      Все три года дорога домой представлялась коридором из незнакомых станций,

      поселков, городов, речек, полей. Коридор будет тянуться в полстраны, а день и ночь за это

      время сменятся несколько раз. Потом будет маленькая, обыкновенная станция. Потом на

      остановке со скамейкой, изрезанной перочинными ножами, нужно будет сесть на автобус, и

      дальше пойдут знакомые холмы, пригорки, березняки, овраги. Потом вынырнет из тальника

      Шунда и потянется с левой стороны, провожая через села, названия которых всплывут в

      памяти как бы сами собой. Наконец, Шунда незаметно отойдет на другой край долины, но

      это уже будет Шуругун – елкинское место, куда обычно ездят по грибы. Последний поворот –

      и весь длинный путь, начавшийся с Балтики, окончится пространством, занятым селом в

      несколько улиц в окружении лысых гор. Но уже за первой цепочкой гор, имеющих имена,

      будут другие, уже синие горы, знакомые просто "в лицо" и всегда виденные только издали.

      Невелико то, до боли знакомое пространство, но именно там все пропитано особым смыслом,

      именно туда просится сама душа.

      Все так потом и было, но только с поезда Бояркин сошел на другой маленькой станции

      и поехал совсем к другому селу. За окном простирались гладко вздымающиеся желтовато-

      зеленые степи, и гигантские ковры ярко-зеленых полей, словно бы расчесанных большой

      гребенкой, оттого, что всходы прорастали волнистыми рядами. Елкинские места были

      другими, и Бояркин удивлялся тому Забайкалью, которого, оказывается, не знал.

      Бояркин возвращался из такой дали, в которой он за все время службы даже название

      своего областного центра слышал по всесоюзному радио лишь несколько раз. Экипаж

      небольшого корабля, на котором он служил, был составлен в основном из ребят, призванных

      из европейской части, а родина сибиряка Петьки Тарасова, считавшегося земляком, отстояла

      от его Елкино чуть ли не на две тысячи километров. И вот теперь после длительной жизни в

      кругу людей, для которых даже само слово "Забайкалье" звучало чуть ли не новостью,

      Николай должен был встретиться с самыми близкими, родными по крови людьми, которых в

      общей сложности он не видел уже четыре года.

      В автобус набивалась пыль, а за автобусом она поднималась клубами и ручейками

      сыпалась по заднему, чуть выпуклому стеклу. До Ковыльного было далеко. По дороге

      встретилось несколько маленьких сел. Они показались неуютными, потому что стояли на

      плоском месте, без речек и без деревьев. Должно быть эти "голые" открытые, как на

      сковородке, села летом безжалостно прожаривает зноем, а зимой морозом. Через несколько

      часов пути впереди открылась заросшая кустами долина реки – это был Онон – тот самый

      Онон,