Молодой Бояркин. Александр Гордеев

а она все живет да и живет. Так, может быть, правда, пристроиться поближе к кому-

      нибудь из детей? И, главное, покупатель-то готов и дешево, должно быть, не заплатит.

      В прошлое лето Степанида часто сидела на крыльце и думала об этом. От

      заброшенной стайки наносило прелой многолетней соломой. Черемушный куст, зонтом

      развернувшийся над крышей сеней, шелестел листьями, а если был ветер посильнее, то

      шуршал, скребся ветками по доскам. Жалко было дом… Он был старый, но, рассчитанный на

      долгую жизнь, оставался сухим и крепким. По крепости ему не уступал и амбар под

      шифером, настолько плотный, что даже в яркий день туда лучик не проникал. Рядом с ним

      была завозня с погребом, где все лето держался лед. Была еще летняя печка под навесом и

      баня с каменкой, топившаяся по-черному. Ближе к огороду – стайка для коровы, загородка

      для свиней. За стайкой начинался большой огород для картошки и подсолнухов, а около бани

      – грядки с капустой, помидорами, горохом, луком, морковью и маком для стряпни, с усатым

      хмелем на высоких жердях.

      Все хозяйство было когда-то уверенно настроено на полнокровную, долгую жизнь.

      Теперь Степанида специально ходила и все рассматривала. Чаще всего останавливалась

      около потрескавшихся венцов дома. "Как продавать дом, если эти умело подогнанные бревна,

      все еще хранили следы топора Артемия? Но кому теперь все это надо? – думала Степанида.–

      Кто еще это помнит, кроме меня…" Пережила она в Елкино еще одну зиму, а весной, уже

      перед самой демобилизацией внука, продала дом, получила деньги в колхозной кассе и с

      хозяйственной сумкой тяжело пошла на автобусную остановку, чтобы уехать к Георгию на

      Байкал.

      * * *

      Вечером собрались у Кореневых. Пришел сосед Уваров и, протянув черную от мазута

      руку – он работал трактористом, представился:

      – Николай.

      – Значит, мы с тобой тезки, – сказал Бояркин, знакомясь с ним и видя, что Уваров

      ненамного старше его.

      Уваров был с пышными, округляющими лицо, бакенбардами, на какие коренные

      елкинские жители почему-то редко отваживаются. Держался по-свойски.

      – Вы уж нас извините, – сказала Татьяна, хозяйка с крупными, "сельскими"

      морщинами, – сейчас и угощать-то особенно нечем. Как обычно летом.

      – А мы с Колькой вчера овцу зарезали. У нас в совхозе с этим делом проще, – сообщил

      Алексей, уже достаточно пьяненький. – Как ты, Колька, про овцу-то сказал? Так сказал, что я

      и сам-то ее чуть не бросил – до того жалко стало.

      – Что? Что он сказал? – спросил Уваров.

      Алексей пересказал разговор с сыном. Переселенец засмеялся, повернулся к Николаю.

      – Ну, ты даешь, тезка… Ты запомни то, что бараны и остальные животины существуют

      для того, чтобы мы их ели, – подняв палец, заявил он. – Я где-то читал, что люди потому и

      выжили, что ели мясо.

      – Но и без жалости бы не выжили, –