Молодой Бояркин. Александр Гордеев

с матерью за брусникой. Подняться бы, полюбоваться

      им, но сон оказался слаще, да и куда спешить – насмотрится еще. Повернувшись к стене,

      Николай глубоко, счастливо вздохнул и подтянул одеяло – хорошо было спать, как и

      положено, ночью, спать сколько захочешь, не бояться, что тебя тронут за плечо и скажут: "На

      вахту".

      Мать работала на почте, и на день ее отпустили. Когда сын в одних брюках с широким

      черным ремнем и блестящей бляхой сел за стол на веранде, она налила ему утреннего, уже

      остывшего молока. Клеенка на столе была теплая, голую спину прижигало раскаляющимся

      солнцем, и Николай, сидел, жмурясь от удовольствия.

      На мотоцикле подъехал отец. Ему надо было опохмелиться, и он стал ласково

      заговаривать с матерью.

      – Ой, ну и трепло же ты, – высказывала мать, пользуясь возможностью, – чего

      городил-то вчера-а! Я чуть со стыда не сгорела.

      – Да ладно, Маша, никто ничего не помнит. Все подпили. Я же знаю, когда что

      говорить.

      Николай с улыбкой слушал их беззлобное переругивание. Отец все же добился своего

      и, выпив стопку, освобождено крякнул. Мать вдруг рассмеялась, увидев на усах сына полоску

      от молока.

      – Сбрил бы усы, а то слишком взрослым кажешься, – попросила она.

      – Мне бы в Елкино съездить, хоть на бабушку посмотреть, – сказал Николай.

      Родители переглянулись. Отец досадливо сморщился.

      – Мы тебе не сообщили, – тихо сказала мать, опускаясь на стул, – но бабушка уже

      месяца полтора как уехала к Георгию на Байкал.

      Николай сидел не двигаясь, застигнутый врасплох этой последней новостью.

      – Вот так-так, – проговорил он. – Что же, теперь в Елкино у нас никого!

      – Да, теперь уж никого…

      – Почему же вы мне не написали? Я бы по пути на Байкале остановился.

      – Так уж вышло, – сказала мать. – Она недавно уехала. Мы думали, что ты и сам уже в

      дороге.

      – Ну, в общем, мне в Елкино все равно надо съездить…

      – Свози его, Алексей, – попросила мать.

      – Так ведь на ферме-то… – заговорил было отец.

      – Да я и на автобусе съезжу, – сказал Николай.

      – Ну, знаешь ли! – вдруг возмутился отец. – Зачем же я тогда покупал эту коробушку.

      Свожу. К обеду подойду, и поедем.

      После завтрака Бояркин надел гражданские брюки, приготовленные еще на службе, и

      рубашку с короткими рукавами, купленную матерью. Ему понравилась легкость новой

      одежды, но, взглянув в зеркало, он обнаружил, что в гражданском выглядит непривычно и

      даже как бы нелепо. Солидные старшинские усы не подходили к светлой рубашке с

      легкомысленным узором. Николай решил уменьшить усы, стал ровнять и ровнял их до тех

      пор, пока не испортил и не сбрил совсем.

      – Вот теперь другое дело, – с улыбкой одобрила мать.

      – Я по улице пройдусь, – сказал Николай, – на ваше Ковыльное посмотрю. В магазин

      загляну.

      – А что же форму снял?

      –