Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

И сам Хемингуэй тоже; он мог на мгновение умиляться и говорить, что хочет написать, но не стал или не смог – гольфстрим помешал.

      А нам говорят: трагическая судьба художника в капиталистическом обществе. Все великие художники, естественно, жили в каком-нибудь обществе, но оставались великими, творили, не продавались. Потому что несли в себе нечто большее, чем трогательные воспоминания о тех местах и о тех людях, где некогда жили, «начинали свой путь». Уж на что душещипателен детский рассказ Уйды «Нелло и Патраш», но там есть все трагедийное: роковое стечение обстоятельств, голод отнюдь не бутафорский, юный художник, обещающий стать великим мастером. Обещающий не словами, не замыслами – картиной.

      Поиски трагического ведут нас на арену. «Бой быков – это не спорт. И никогда не задумывался как спорт. Это трагедия». – Писал Хемингуэй. И если «оскопление» Джейка Барнса позволило Соловьеву философски перетряхнуть постель, то коррида дала ему больше – название всей статьи: «Цвет трагедии – белый». «Обычно считается, что подходящая для трагедии обстановка – это ночь, темнота, пугающая таинственность и призрачность (?). На самом деле темнота есть прибежище убийства, предательства (?), трусости (?) и путаницы (?), а таинственность – дешевый интерьер мелодрамы. Трагедия совершается открыто, при ясном свете дня. Цвет трагедии – белый».

      Хемингуэй определяет два условия для страны, в которой возможна коррида: она должна выращивать быков и думать о смерти не меньше, чем о жизни. Англичане и французы для этого занятия не годятся. То ли потому, что плохо выращивают быков, то ли жизнь слишком любят. А в общем-то, говорит он, тема эта неприятная, и оставляет ее в покое.

      Соловьев не тревожит только быков. Народу же достается. Лавры достаются. С мыслью о смерти он полностью соглашается, но подводит под нее экономический базис. «Для испанского крестьянина фиеста не потеха. Он испытывает потребность в каком-то реальном, крайне существенном опыте. Доказательством этого являются экономические лишения, на которые идет крестьянин и на которые он никогда не рискнул бы, если бы речь шла просто о развлечении. „Крестьяне, – пишет Хемингуэй, – не могли сразу решиться на цены в дорогих кафе… Деньги еще представляли определенную ценность, измеряемую рабочими часами и бушелями проданного хлеба. В разгаре фиесты им уже будет все равно, сколько платить и где покупать“ (т. 2. Стр. 104). Экономическое безрассудство самого бережливого общественного слоя – внушительное свидетельство нешуточности фиесты…»

      Мысль, сами понимаете, нешуточная. Очень хотелось бы попросить автора рассчитать, на какие экономические лишения и во имя чего идет рядовой болельщик, когда отправляется на футбольный стадион и при этом берет «полбанки» на троих, а потом, в разгаре фиесты, добавляет раз, другой и уже на одного, а не на троих? Нет, не готовили русских таким красочным способом, но справлялись они с национальными