Чертова кукла. Зинаида Гиппиус

но вовсе не потому, что особенно увлечен ею.

      – А почему же? – с любопытством спросил Морсов.

      Юруля объяснил просто:

      – Да видите ли, я давно рассчитал, что к зрелым годам у меня явится желание некоторой, хотя бы просто почтенной, известности, некоторого уважения… А об этом надо заранее позаботиться. Выдающихся способностей у меня нет, на гениальные выдумки я рассчитывать не могу. Химия, как я убедился, скорее всего другого позволит мне приспособиться, сделать какое-нибудь даже открытие небольшое… В меру моего будущего сорокалетнего честолюбия… За многим я не гонюсь, я человек средний…

      Раевский вслушался и повернул к Юрию грузное тело.

      – А-а! Biaise Pascal! Да, да, вспоминаю: «Qu'une vie est heureuse grand elle commence par l'amour et qu'elle finit par l'ambition!»[4]

      – Вот именно! – улыбнулся Юрий.

      В Морсова это объяснение, несмотря на всю его простоту, как-то совершенно не вошло.

      Рыжиков неожиданно закричал: – Какая поза! – Но, встретив удивленный взгляд Юрули, сник и прибавил: – Это, конечно, расчетливо…

      Кнорр не слушал. Долго не сводил глаз с Юрия, облокотившись, положив голову на руку, и вдруг сказал:

      – Черт тебя возьми, какой ты красивый, Рулька!

      Юрий спокойно улыбнулся.

      – Счастливый. Потом все такие будут.

      – Красивые?

      – Счастливые.

      – Это когда мы рылами несчастными сдохнем?

      Юрий развел руками.

      – Ну, конечно. Надо людям еще очень долго умнеть…

      – Поехал на свое.

      – Это не мое, а общее. И что ты с красоты начинаешь? Ты начинай с ума и счастья…

      Кнорр опять закричал капризно:

      – Не хочу я в Эльдорадо с девчонками о счастье разговаривать! Не хочу! Не место здесь никаким «вечным вопросам». Не желаю!

      Лизочка, как всегда, ровно ничего не поняла, но горячо вступилась за Юрулю. Перебранка ее с Кнорром делалась забавна, когда Морсов, вдруг осененный новой мыслью, принялся уговаривать Юрия непременно прийти на одно собрание через десять дней.

      – Новое общество «Последние вопросы»… Вы не были?.. Закрытое, но очень, очень многолюдное. Приходите, приходите. Я пришлю повестки. Будет собеседование по поводу «Приговора» Достоевского. Приходите, говорите. У нас все говорят…

      – Я приду, – мрачно сказал Кнорр.

      Морсов начал приставать к Раевскому, который не слушал.

      – А? Что? Куда? – поднял он жирные веки на Морсова.

      – Вот если и вы, молодой человек, интересуетесь, пожалуйста… – обратился тот к Стасику.

      Стасик взволнованно согласился, польщенный. Раевский тоже стал благосклоннее. Юруля молчал, а Морсову именно его-то ужасно захотелось.

      – Обещайте! Придете?

      Был уже двенадцатый час. Сад не то что оживился, но весь как-то двигался, за столиками почернело; на сцене, с прорывающимся сквозь музыку шипом, тряслись серые тени, серые мертвецы кинематографа.

      – Посмотрите, не символ ли это нашей сегодняшней, белопетербургской, ночной жизни? – спрашивал Жюльку сильно подвыпивший Рыжиков.

      Но та равнодушно

4

«Как прекрасна жизнь, если она начинается любовью и завершается честолюбием!» (фр.).