Змий. Алина Кирикова

волос. На тонкой изящной шее, где с прежнею быстротою билась кровь, пульсируя в венах, покоились длинные бриллиантовые серьги, шариками спустившиеся с тонкого ушка. Все существо ее было пропитано особенным благородством. И что примечательно, как правильно заметил Мишель, в Елизавете Павловне не было и намека на увядание, напротив, она была цветущей весною… даже веяло от нее благостным апрелем, солнечным холодным днем с вылупляющимися листочками и свежестью. Тут раздался тонкий шум: с колен княгини упали спицы и клубок тяжелых нитей.

      – Адольф! – заметив меня, обрадовалась Елизавета Павловна, и из глаз ее прыснули слезы. – Как вы себя чувствуете, ангел мой, болит ли у вас голова?

      – Скверно… – еле слышно просипел я по-французски, пытаясь улыбнуться. – Как вы здесь? Какое число сегодня?

      – Сегодня уже двадцать первое марта. Неужели вы ничего не помните, милый князь?

      – Je ne (я не)… – тихо начал я, бессильно обхватывая пальцы княгини своими. – Я ничего не помню. Только припоминаю, что Лонберг приходил. Все, пожалуй.

      – Милый князь, ведь прошло уже столько времени с визита этого мучителя! – расстроено всплеснула Елизавета Павловна, поцеловав мой лоб. – Жаль, что Татьяна ушла буквально минут пятнадцать тому назад и не увидела вашего долгожданного пробуждения. Она ходила к вам каждый день, как вы заболели, Адольф, неустанно молилась за вас перед образком, сидела подле вас и говорила с вами, рассказывала разные истории, читала книжку. Эдмонд де Вьен от волнения совсем почернел. Как только взглянет на вас, так сразу кашляет.

      – Мне неловко перед вами за свою слабость… Вы и Татьяна видели меня в… – сконфузился я.

      – Прекратите эти страшные слова, Адольф! – замахав руками, вмешалась княгиня, запрещая докончить. – Больше ни слова!

      – Bon (ладно)… Расскажите, что было со мною?

      – Ах, мой мальчик, конечно, я расскажу… Началось с того, что Эдмонд де Вьен отправил Сергею Михайловичу вашего лакея с запиской, где просил перенести дачу на другое время. Обосновал решение вашим нездоровьем. Потом прошло около двух или трех дней, ни привета ни ответа мы так и не дождались, и, явившись вас проповедовать, обнаружили, что вы, мой милый князь, лежите бледный, как поганка, в холодном поту и сильнейшей горячке.

      – Вы были одна в тот день? – встрял я, продолжая по-французски.

      – Опять будете говорить о том, что вам неудобно за нездоровье? Просила же вас перестать. Нет, пришли мы все: мой брат, Анна Сергеевна, Татьяна и Сергей Михайлович.

      – Все видели, как я болел!

      – Адольф, молю! Вы уничтожаете меня этими словами! Теперь прошу не перебивать меня, пожалуйста. Итак, когда мы вас увидели в крайне расстроенном здоровье, то перешли к решительным действиям. Казалось бы, благое дело вершилось, но что же, не тут-то было! Влетел ваш озверевший доктор Лонберг, выкатил на меня глаза и как принялся верещать, что я только усугубляю вашу болезнь! Тогда приказала лакеям увести Лонберга под руки и больше