Змий. Алина Кирикова

провожать нас так и не вышел.

      – Что же, где в следующий раз? – вопросила Нина, когда Эдмонд де Вьен с генералом и Агнией уже удалились в экипаж.

      – В следующий раз встретимся на свадьбе, – спокойно произнес я, чем вызвал бурную восторженную реакцию у сестер Хмельницких, захлопавших в ладоши.

      – Ну и что же за свадьба такая? – хитро переглядываясь с дочерями и заговорщически с Ниной, ненавязчиво спросила княгиня.

      – Так мы с Уткиной Татьяной Дмитриевной женимся, дорогие дамы, – бросил я и поспешил сделать поклоны.

      Выскочив за двери, я пулей влетел в карету и приказал гнать. Когда экипаж тронулся, я обернулся назад: Нина выскочила на холод и побежала за нами, рыдая и издавая душераздирающие выкрики. Этой же ночью, сильно перестраховавшись, Агния стала Абердиной. Но после церкви я не услышал из ее уст и словечка благодарности.

      На Английскую вернулся измотанным, голодным и замерзшим. Встретивший меня Иван сперва вновь бранился на моду и, старчески бубня, жаловался, что я отказываюсь от редьки на меду, но живо стих, когда мои руки обняли его и раздался плач. В тех слезах было все, начиная с рокового бала, когда судьба подтолкнула меня на низости, заканчивая снежным комом проблем, имеющихся к теперешнему моменту. «Дуэль с Мишей закончилась неверно. Первая пуля – дура. Пролетала бы чуть ниже, было бы по-настоящему все равно», – заключил я, оставив дворецкого.

      5 Mars 1824

      Сегодня проснулся в лихорадке и с давящей головной болью. Приняв какие-то мизерные крупицы завтрака, я вернулся в комнату, понимая, что заболел и должен больше времени проводить в тепле. Но бодрая совесть не дала мне отдыху.

      Раздраженно собравшись, я заехал за сладостями в лавку, где простоял в длинной очереди, и двинулся к Уткиным, завязнув по дороге. Когда вышел к парадной, то вспыхнул еще больше, потому что поскользнулся на том же месте, где поскальзывался уже, и снова растянул ногу. Войдя в особняк, вовсе взбесился, потому что дверь прищемила полы одежды, а встречный сквозняк сдул цилиндр. Мой гремучий, болезненный вид заметно напряг всех домашних, так что прошение о разговоре с Таней наедине было хоть и боязливо, но все-таки одобрено. Когда девочка явилась предо мною, то была со своим карликовым белым кроликом, который послушно сидел у ней на руках. Животное это, раздражающее меня в роковую минуту, пришлось передать г-же Уткиной, провожавшей нас до оранжереи.

      – Будьте добры не подслушивать, – несколько грубо прозвучал мой голос, пока руки передавали кролика.

      Встав напротив Тани, которая глядела на меня слезливыми глазками, как у Бонифация, я задумался: «неужели Мари права, и эта уточка полюбила меня, да разве может она, разве под силу ей? Лучше бы не было этой чертовой Тани, не было бы этого Державина! Ненавижу Алекса. О, черт! Ведь я не встретился с ним! Какая досада. Ох, Татьяна, провались! Пропади сейчас! О, почему ты существуешь? Или лучше я пропаду! Зачем Мишель не пристрелил меня?!».

      – Вы бледны, мне страшно, –