Змий. Алина Кирикова

Аранчевской, но прибавляли его ровно столько, сколько требовалось, притом совершенно не глядя ни на кружку, ни на чайник. Вы разворачивали ей конфекты тогда, когда Мария только руку протягивала, притом всегда брали, опять же совершенно не глядя, одни и те же сладости, вероятно, ее любимые. Вы даже не замечали за собою филигранно отточенных действий, безропотного потакания желаниям Аранчевской. И то, как Мария Константиновна дотрагивалась до вас, лишь обнажило перед нами ваши отношения. Жениться на Татьяне – это большая подлость с вашей стороны даже не в отношении самой этой Татьяны, а по отношению к самому себе и Аранчевской.

      – Получается, ваше замужество тоже подлость? Заметил, что вам и стерпелось в свое время, и слюбилось с Сергеем Михайловичем. Он души в вас не чает, Елизавета Павловна. Не мне вам объяснять, почему женюсь на Татьяне. Есть причины, до вас не касающиеся, – уверенно отрезал я, кончив диалог.

      На Английскую вернулся катастрофически усталым, по обыкновению замерзшим и, как обычно, голодным. Все повторилось: Иван бранился, но все так же послушно растер меня спиртом и дал меда на редьке…

      25 Mars 1824

      С шестого марта лежал в постели. Вчера, правда, начал чувствовать себя намного лучше благодаря Елизавете Павловне, но возможность для продолжения записей появилась только сегодня.

      В субботу, проснувшись в поту, я понял, что совершенно не имею никаких сил хотя бы для того, чтобы встать с кровати. Голова нестерпимо болела, грудь распекало изнутри, как подогретую углями, а замерзшие ночью ноги еле шевелили пальцами, которые мною ко всему прочему с трудом ощущались. Как ты помнишь, дневник, пятого числа мы с Елизаровыми договорились ехать на дачу, посему слуга пришел будить меня рано.

      – Ваше сиятельство, просыпайтесь, пора завтракать и собираться в путь. Сегодня каша с грушей и сыр на топленом молоке, также подадут кофей. Сам лично вам бонбоньерку собрал с красными и сиреневыми леденцами, как вы и просили, – вошел Иван и резко распахнул шторы, за которыми было не по времени мрачно и пасмурно, как перед грозой, но когда старый дворецкий повернулся, то простая физиономия его истаяла. – Господи Боже, что же это, г-н де Вьен, князюшка мой! На вас совсем лица нет, вы буквально сливаетесь с простыней, ваше сиятельство!..

      – Иван, я умираю, пошли за доктором… – еле прохрипел я, задыхаясь от боли в груди, и сильно закашлялся. – Доложи отцу, что не поеду никуда.

      – Ваше сиятельство, вы совсем плохи, даже кашляете! А я говорил вам: кушайте редьку на меду, пейте водку, одевайтесь в шубы, обмотайте голову платком, а вы мне все нет и нет! Фигуру, видите ли, сохранить хотели! Вот вам и фигура! Лежите теперь и мучаетесь с простудой! – ворчал слуга, прикладывая ладонь к моему лбу. – Ну вот, совсем горите, хуже печки! Фигура вам и фигура… вот и фигура, вот вам и мода! Ходили в весенних одеждах по сугробам, а я говорил, что…

      – Иван! – задыхался я. – Хватит нудить, живо пошли за доктором!

      – Вот и за доктором теперь, говорит, пошли-ка, Иван! – бурчал лакей, удаляясь к двери. –