Змий. Алина Кирикова

милый князь, я так обрадовалась вашему выздоровлению, что совсем забылась!.. – подымаясь, залепетала графиня. – Простите…

      – Ничего страшного, Таня, не переживайте… – выдавил я и поймал себя на мысли: «она рада мне, а я решительно ничего к ней не чувствую, кроме жалости и отвращения».

      – Что же, пройдемте тогда на завтрак. Татьяна, а где мамаша твоя, ты с нею приехала? – вновь вступила Елизавета Павловна.

      – Нет, я… – замялась девочка. – Приехала одна, ибо чувствовала, что сегодня будет что-то очень-очень хорошее, ведь всю ночь неустанно молилась!.. Но вы не подумайте, тетушка, ничего дурного… Я отпросилась у маменьки и папеньки, они разрешили мне ехать одной, потому как вы с Сергеем Михайловичем здесь. Мама приедет сегодня к обеду, а батюшка сегодня не сможет, к нему обещал приехать Лев Константинович и Державины.

      Сначала Елизавета Павловна любезно поддерживала меня под руку, она знала, что я совсем слаб и не могу долго идти самостоятельно. Действительно, любое неаккуратное движение, и тело бы мое пало, но стоило мне углядеть ноты сочувствия в очах княгини, я отцепился от нее и пошел сам. Скажу, что это далось мне тяжело. До сих пор не понимаю, зачем так поступил в ту минуту и для чего геройствовал, последствия от сего действия могли сыграть против меня злую шутку.

      За завтраком я пил только розовый чай. Из-за недомогания, дневник, признаюсь тебе, что речей помню непростительно мало, а между тем беседы за столом не прекращались ни на секунду. Бывало, Таня что-то говорила, очарованно глядя на меня серыми глазенками, ожидая реакции, но я не понимал ее: голову сжимало, виски пульсировали, лицо едва держало улыбку. Даже в те моменты, когда старый князь или г-жа Елизарова спрашивали меня о чем-либо, я лишь согласно кивал или же недовольно поджимал губы, потому как или не понимал, о чем меня спрашивают, или же попросту не слышал… Забавно, но даже не знаю, впопад ли корчился?

      После обеда Таня читала мне книжку, которую взяла с собою из дома, и пыталась обсуждать со мною сюжет, но диалог у нас вышел нескладный, графиня глупила, а я попросту не мог говорить.

      Вечером, пытаясь выглядеть в глазах присутствующих полностью здоровым человеком, наполненным жизненной энергией, я исполнял всяческие сонаты, но не могу сказать, была ли моя игра достойной. Все звуки сливались в голове в монотонный шум, давящий на мозг. С явившейся Анной Сергеевной я старался шутить время от времени, но только лишь затем, чтобы из глаз г-жи Елизаровой, которая пристально наблюдала за мною во весь день и вечер, исчезло сострадание. Кроме того, присутствие Тани давило на совесть, теперь я вспоминал не только спор, но и то, как в мыслях желал ей смерти.

      Ввечеру Таня не хотела со мною расставаться, мы долго обнимались в передней, но Елизавета Павловна силой отвела племянницу и выставила ее вместе с Анной Сергеевной на двор. Сразу, как девочка вышла, я упал в обморок. Последнее, что помню, как отец поймал меня на руки, Елизавета Павловна взвизгнула, а Иван сказал: «батюшки». Фраза слуги еще долго жила во мне, даже снилась, но это был кошмарный сон.