Своя. Роджер

рухнули вместе.

      П. сверху, всем весом придавив еще дергающееся тело. В глазах противника мелькнул шок – детское недоумение, будто он не верил, что это конец. Потом взгляд затянуло пленкой. Пустота.

      И её голос ожил в наушниках:

      – "Возвращайся…"

      П. поднялся с колен, разгибаясь медленно, как старый дуб после урагана. Кровь на ноже уже загустевала, превращаясь в липкую паутину. Он провел клинком по бедру мертвеца – раз, другой – пока сталь не стала холодной и чистой.

      Power bank тускло светился в полутьме: 9%.

      Он прищелкнул ножны, звук щелчка странно громкий в этой могильной тишине.

День третий.

      Низкое, бледное солнце висело над горизонтом, словно расплющенное свинцовыми облаками. Его жидкий свет струился по покореженной жести крыши, отражаясь в лужах и ржавых осколках. После двух суток непрерывного ливня даже такой свет казался благословением.

      П. осторожно разложил солнечную панель на горячем металле, поворачивая ее, чтобы поймать каждый драгоценный лучик. Его пальцы, покрытые царапинами и ожогами, дрожали от усталости, но движения оставались точными.

      Красный индикатор на power bank моргал неровно, словно аритмичное сердце:

      17%.

      – Этого хватит.

      Координаты. Всего одно сообщение.

      Он раздавил зубами последний сухарь. Размокший, затхлый, он расползался во рту липкой массой, оставляя на языке привкус пороха и чего-то еще – может быть, крови, может быть, просто собственной усталости, въевшейся в нёбо за месяцы войны.

      Тишина вокруг была зыбкой, ненадежной, как тонкий лед над пропастью. Где-то за горизонтом разрушенных домов, за скелетами бетонных коробок, эхом перекатывались редкие автоматные очереди – глухие, будто приглушенные слоем пепла.

      Ближе – только ветер. Тот самый, что шевелил обрывки проводов на убитой ЛЭП, заставляя их поскрипывать, как висельники на перекладине. Тот самый, что носил по пустырю клочья газет с устаревшими новостями. Тот самый, что выл в пустых глазницах окон, будто оплакивая то, что здесь когда-то было жизнью.

      П. прикрыл глаза, позволяя солнцу согреть лицо.

      – "Ты мой последний патрон…"

      Её голос звучал в его сознании, всплывая из глубин памяти – тихий, тёплый, такой живой среди этого мёртвого пейзажа. "Возвращайся…" Всего одно слово, но оно отзывалось в груди тупой болью.

      П. медленно открыл глаза, не меняя положения тела. Веки приподнялись ровно настолько, чтобы пропустить узкую полоску света.

      И он увидел на руинах пятиэтажки, в трёхстах метрах к северо-востоку, чётко вырисовывалась человеческая фигура. Неподвижная. Слишком правильная на фоне хаотичных обломков. В руках – бинокль. На мгновение стекла поймали свет, сверкнув тусклым бликом.

      Наблюдатель.

      П. не шелохнулся. Даже дыхание осталось прежним – ровным, почти незаметным. Только правая рука начала движение – плавное, едва уловимое. Пальцы скользнули по разгрузке, опускаясь к холодному металлу автомата. Каждый сантиметр этого пути занял вечность.

      Солнце,