Своя. Роджер

в ротовой полости имела вкус медных монет. П. сплюнул, наблюдая, как алая слюна растекается по серому бетону, впитываясь в трещины, словно живая. Солнечная панель, привязанная к рюкзаку, наконец-то набрала достаточно заряда – 43%. Этого хватило, чтобы включить камеру.

      Он не знал, видит ли она его сейчас.

      Бой начался на рассвете, когда солнце только пробивалось сквозь пелену дыма и тумана. Первые выстрелы разорвали утреннюю тишину, как нож рвет тонкую ткань. Он тогда прижался к сырой земле, ощущая, как холод просачивается сквозь камуфляж, и подумал о ней.

      Сначала – далекие голоса, скрежет брони по щебню. Потом – первые выстрелы, эхом отразившиеся от руин. Он занял позицию на втором этаже полуразрушенной школы, у окна с выбитыми стеклами, откуда открывался вид на перекресток.

      Их было пятеро.

      Бойцы ВСУ передвигались осторожно, проверяя каждый угол. Один – с рацией, два – с автоматами, еще двое прикрывали тыл.

      П. прижал приклад к плечу.

      Первый выстрел – рация взорвалась в руках у оператора, осыпав его горячими осколками. Второй – пуля вошла в горло бойцу слева, и он рухнул, хватаясь за шею, как будто пытался задержать кровь.

      Третий выстрел дал осечку.

      – Там! На втором этаже!

      Они заметили его.

      П. откатился вглубь класса, чувствуя, как пули впиваются в стену, вырывая куски штукатурки. В ушах звенело, но сквозь шум вдруг пробился ее голос:

      – Любимый…

      Тихий. Сдержанный. Но живой.

      Она видела его.

      П. перезарядил автомат, ощущая, как что-то горячее разливается в груди.

      – Я скучала, – добавила она, и в ее голосе была та самая улыбка, которую он помнил.

      Трое оставшихся бойцов начали штурм.

      П. вскинул автомат.

      – Я тоже, – прошептал он, хотя знал, что она не услышит.

      Грохот разрыва оглушил, заставив на мгновение ослепнуть. Осколки с воем впивались в стены, вырывая куски бетона, оставляя на штукатурке свежие, зияющие раны. П. прижался к полу, чувствуя, как острая стружка сыплется за воротник, обжигая кожу. В ушах звенело, но сквозь шум пробивалось её дыхание в наушниках – ровное, спокойное, словно она сидела рядом, а не наблюдала за ним через камеру, за тысячи километров от этого ада.

      Он поднялся на одно колено.

      Автомат в его руках ожил, затвор щёлкнул, и очередь прошила дверной проём. Внизу раздался крик – не боевой клич, а животный вопль боли. Хорошо.

      – Ты видишь их? – её голос был тихим, но каждое слово чётким, будто она шептала прямо в ухо.

      – Трое, – хрипло ответил он, перезаряжая оружие.

      Где-то снизу послышался скрежет – кто-то перезаряжал автомат.

      – Слева, за колонной, – подсказала она.

      П. кивнул, будто она могла видеть этот жест. Его пальцы сами нашли гранату на разгрузке. Чеку вырвал зубами, почувствовав во рту привкус металла.

      Раз.

      Два.

      Бросок.

      Взрыв.

      – Один остался, – прошептала она.

      Он уже знал.

      Последний боец выскочил из-за укрытия, стреляя на