Эхо Преисподней. Максим Безликий

ты хочешь меня убить? Разве я сделала тебе что-то плохое? Разве я заслужила такую участь?

      Иерихон замолчал, его охватило отчаяние. Он не знал, что ей ответить, он не мог ей ответить. Он не мог объяснить ей суть проклятия, он не мог рассказать ей о своей боли, о своем отчаянии, о своей внутренней борьбе. Он лишь чувствовал, что он не хочет ее убивать, что он не хочет причинять ей вред, что он хочет ее спасти, защитить ее от себя, от своего проклятия. Но он знал, что он не может этого сделать, что проклятие слишком сильно, что оно не оставит ее в покое, что она обречена на страдания.

      Он вновь попытался сказать ей, чтобы она убегала, чтобы она бежала от него, но вместо слов из его горла вырвался лишь болезненный стон, полный боли, отчаяния и муки, словно его терзали демоны. Он схватился за голову, словно пытаясь сдержать бурю, которая бушевала в его измученном разуме, словно пытался удержать ее своими руками. Проклятие разрывало его на части, тянуло его в разные стороны, словно невидимые цепи, и он чувствовал, что он скоро не выдержит, что он скоро сдастся, что он не в силах больше бороться.

      Сара, видя его мучительные страдания, сделала шаг вперед, словно пытаясь ему помочь, словно инстинкт толкнул ее к нему.

      – Тебе больно? – спросила она, ее голос был полон сочувствия и понимания, а слезы катились по ее щекам. – Что с тобой происходит? Что за проклятие терзает тебя?

      Иерихон отпрянул назад, словно от огня, словно ужаснулся ее доброте, не в силах поверить в то, что она говорит, не в силах поверить в ее сострадание. Неужели она не боялась его, разве она не видела, во что он превратился, разве она не чувствовала его темную сущность? Неужели она видела в нем не только монстра, но и человека, пленника ужасной тьмы? Он не понимал ее сострадания, но чувствовал, что оно согревает его измученную душу, словно луч света в темном, холодном царстве, словно глоток чистой воды в пустыне.

      – Не подходи… – прохрипел он, его голос звучал теперь сильнее, чем раньше, но все равно был полон боли и отчаяния. – Я… я могу тебе навредить, я могу убить тебя.

      Сара покачала головой, словно отрицая его слова, ее глаза были полны слез, но в них не было страха, лишь сочувствие, понимание и какое-то странное, необъяснимое доверие.

      – Нет, – сказала она. – Я не боюсь тебя, я не верю, что ты способен на зло. Я вижу, что ты страдаешь, что ты не хочешь этого делать, что ты борешься с собой. Я чувствую твою боль, я чувствую твое отчаяние. Я верю в тебя.

      Эти слова, словно бальзам на рану, коснулись его измученного сердца, словно нежное прикосновение, и он почувствовал, что он больше не одинок в своей борьбе, что есть кто-то, кто его понимает, кто видит в нем не только монстра, но и страдающего человека, кто разделяет его боль, его страх. Но в то же время он чувствовал, как проклятие вновь набирает свою зловещую силу, как тьма вновь начинает окутывать его, как его воля слабеет, как он вновь становится марионеткой тьмы.

      Он сделал нерешительный шаг вперед, его глаза горели зловещим желтым огнем, а когти на его руках