Эхо Преисподней. Максим Безликий

слушались его, приросшие к земле ужасом, а Иерихон был слишком быстр, слишком силен, слишком полон тьмы. Он набросился на свою жертву, словно дикий зверь, не давая ему ни малейшего шанса ни на спасение, ни на защиту, не дав ему даже шанса закричать, чтобы позвать на помощь.

      – Что ты… кто ты такой? – прохрипел мужчина, его голос был полным отчаяния, пытаясь отбиться от напавшего на него, но его руки были слабы, его попытки тщетны, словно борение слабого человека с ураганом. – За что ты меня?

      Но Иерихон не отвечал, он был не в состоянии говорить, он был не в состоянии что-либо чувствовать. Проклятие полностью затмило его разум, превратив его в жестокую, беспощадную машину убийства, запрограммированную лишь на смерть, лишь на кровь, лишь на насилие. Он наносил удар за ударом, без жалости, без сострадания, без тени сомнения. Он рвал плоть, словно ткань, ломал кости, словно сухие ветки, не чувствуя ни малейшей боли, ни вины, ни угрызений совести, словно он был лишен всех человеческих чувств. Он был словно во власти слепой, неумолимой ярости, ярости, которая требовала лишь одного – крови, лишь одной цели – смерти. Он был лишь орудием в руках проклятия, жаждущего насилия и страданий.

      После того как с жертвой было покончено, Иерихон остался стоять над бездыханным телом, тяжело дыша, его грудь вздымалась и опускалась, словно кузнечные мехи, а сердце билось в его груди, словно пойманная птица, рвущаяся на свободу. Он чувствовал, как проклятие на мгновение ослабило свою хватку, словно сняло с него часть своего гнета, а в его голове, в глубине его затуманенного разума промелькнула мысль, горькая и болезненная – это был он, это он совершил это ужасное деяние, это он погубил еще одну ни в чем не повинную жизнь. В его сердце зародилось ледяное чувство отвращения к самому себе, к тому, во что он превратился, к той чудовищной роли, которую он был вынужден играть. Но это чувство было мимолетным, длилось лишь мгновение, не больше, чем вспышка молнии, прежде чем проклятие вновь завладело им, полностью поглотив его сознание, заставляя его забыть о своем мимолетном просветлении, о своей человечности. Зуд под кожей вновь усилился, став невыносимым, напоминая ему о том, что охота еще не окончена, что он должен идти дальше, что проклятие требует новых жертв.

      Он направлялся дальше, вглубь леса, не зная, куда ведет его тьма, не зная, какую еще жертву ему уготовано встретить в этой нескончаемой ночи. И так было каждую ночь, каждый раз, когда проклятие просыпалось в нем. Он охотился, он убивал, он страдал от мук проклятия, которое разрывало его изнутри, но ничего не мог с этим поделать, он был бессилен, словно птица, попавшая в западню. Он был заложником темной силы, заключенной в его собственном теле, обреченным вечно следовать ее зловещим приказам, обреченным на вечные страдания, обреченным на вечную охоту. Его жизнь превратилась в настоящий ад, в котором не было ни капли надежды на спасение, ни лучика света, способного рассеять тьму, которая его поглотила. Он не мог остановиться, он не мог сопротивляться, он был лишь марионеткой,