Эхо Преисподней. Максим Безликий

горизонта, запах свежескошенной травы, терпкий и сладкий одновременно, неумолчное пение птиц, звонкий, заливистый смех детей, резвящихся на лужайке. Он увидел себя, молодого, беззаботного и счастливого, бегущего по полю, босоногого, с соломенной шляпой, небрежно нахлобученной на голову, а за ним, смеясь, бежала его мать, ее лицо, такое доброе и ласковое, светилось изнутри теплой, лучезарной улыбкой, а ее глаза, карие и светлые, смотрели на него с безграничной любовью, словно в них был заключен весь мир. Он помнил ее теплые, ласковые руки, которые нежно обнимали его, ее нежный, мелодичный голос, который пел ему колыбельные перед сном, ее запах свежеиспеченного хлеба и душистых трав, который всегда царил в их маленьком, уютном доме. Он помнил, как они вместе работали в поле, собирая обильный урожай, как вечерами сидели у камина, слушая захватывающие сказки и старые, мудрые истории, которые она рассказывала ему, ее голос звучал, словно музыка. Эти воспоминания были такими яркими, такими живыми, словно он мог почти физически почувствовать тепло ее рук, ее нежные объятия, ее мягкие поцелуи, словно он вернулся в то беззаботное, счастливое время.

      Эта внезапно нахлынувшая волна воспоминаний пронзила его сердце, словно острый, закаленный клинок, вызывая в нем такую сильную, нестерпимую боль, что он едва сдержал громкий крик, словно раненый зверь. Ему казалось, что его сердце сейчас разорвется на мелкие осколки, что он больше не сможет выносить этого нестерпимого, душераздирающего контраста между тем, кем он был когда-то, и тем, во что он превратился сейчас, между светом и тьмой, между любовью и ненавистью. Он понял, что в нем все еще осталась крошечная, почти незаметная искра человечности, которая продолжала тлеть под толстым слоем пепла проклятия, не давая ему полностью погрузиться в пучину безумия, не давая ему окончательно превратиться в монстра. И эта искра боли, эта искра памяти, стала его проклятием и его спасением одновременно, она давала ему надежду на возвращение, но в то же время мучила его невыносимым осознанием того, кем он стал, осознанием того ужаса, который он причинил ни в чем не повинным людям.

      Он вспомнил, как его звали раньше, как его называли дома – Иерихон, сын простого фермера, любивший тепло солнца и свежий запах скошенной травы, а не Иерихон, проклятый маньяк, несущий на своем челе печать смерти, внушающий ужас и страх. Он помнил, как он любил животных, как он заботился о своем скоте, как он дружил с деревенскими мальчишками, как они вместе играли, смеялись и мечтали о будущем. Он помнил, как он мечтал стать лекарем, чтобы помогать людям, чтобы спасать их от болезней и страданий, а не отнимать их жизни, как он стал сейчас, он помнил, как он хотел быть добрым, справедливым и честным человеком. Он был добрым, честным, отзывчивым юношей, полным надежд и мечтаний, пока проклятие не ворвалось в его жизнь, как незваный гость, не разрушив все, что ему было так дорого, не лишив его всего, не превратив его в монстра, которому нет места среди людей, обреченного на вечные страдания и муки.

      – Мама…