Сахалин. Каторга. Влас Дорошевич

свиньи, свиньи! – качает головою смотритель, словно в этом виноваты одни «свиньи».

      Пробую палкой, – палка чуть не на пол-аршина уходит в жидкую грязь в подполице.

      На этом-то болоте из грязи стоит тюрьма. Этими испарениями дышат люди.

      – Очень, очень скверная тюрьма! – подтверждает смотритель. – Теперь еще ничего, только сыро. А зимой – холод. Скверно, очень, очень скверно.

      Почти во всякой тюрьме в каком-нибудь номере вы непременно увидите скрипку. Она висит обыкновенно на передней стене, где висит все, что есть наиболее ценного у тюрьмы, – образ, лубочные картины, какие есть, лучшее платье. Около этой стены стоит обыкновенно и отдельная, сравнительно чистая постель всегда чисто одетого в свое платье старосты.

      Скрипка – любимый инструмент каторги.

      Помню, я рассказал кому-то из каторжных ту сцену из «Мертвого дома», где Достоевский описывает, как загулявший каторжанин нанимает скрипача и тот целый день ходит за ним и пищит на скрипке.

      Мой собеседник даже словно обрадовался.

      – Вот, вот – для этого самого! Загуляет кто! Это господин, про которого вы изволите говорить, верно описал.

      – Да ведь он описывал давнишнее время.

      – Все одно и теперь. Скрипка – первая штука, ежели гулять. Веселый инструмент.

      В одной из камер на стене висели самодельные картины одного из каторжных, Бабаева. Картины изображали скачущих верхами генералов.

      – А где сам художник?

      – На гауптвахте сидит. В одиночке содержится.

      – Вот что, я возьму одну картину – на тебе рубль, передай Бабаеву. Ему чай, на табачишко, на сахар нужно! – дал я нарочно, чтобы испытать, передаст ли человек деньги своему еще более страждущему товарищу.

      – Смотри же, передай!

      – Помилте!

      Деньги переданы не были.

      Мастерские

      Корсаковские мастерские – столярная, слесарная, токарная, сапожная, швальная, кузница – работают недурно. И у господ служащих, и даже во Владивостоке у многих можно видеть очень приличную мебель работы корсаковских мастерских.

      Партия арестантов

      Мастерские расположены здесь же на тюремном дворе. Многие мастеровые в них и ночуют. Как-то легче на душе становится, когда после тюремной оголтелости и голой нищеты входишь в мастерские.

      Здесь хоть чуть-чуть да пахнет в воздухе достатком, у всякого есть хоть что-нибудь и лишнее. Люди имеют кое-какой посторонний заработишко – по праздникам, во время, полагающееся для отдыха.

      У кого есть кроватишка, у кого хоть какое-нибудь лишнее тряпье.

      Да и лица не такие уж каторжные – труд все-таки кладет на них благородный, человеческий отпечаток. Труд подневольный, барщина, но если вы хотите видеть, как может работать арестант, с какой охотой, как старательно он работает, если хоть чуть-чуть заинтересован в труде, – похвалите работу. «Отличные, мол, коты [арестантские башмаки]. Видно, хороший мастер. Тонкую работу исполнять можешь».

      Доброе слово на каторге – радость.