Аэростаты. Первая кровь. Амели Нотомб

его не стимулируете?

      – У меня нет времени.

      – Время подсматривать за нашими уроками у вас есть, а поговорить с Пием – нет?

      Он вздохнул:

      – У нас с ним трудности в отношениях.

      – Может быть, этим и надо заняться в первую очередь?

      – Послушайте, экзамены на носу. Глубинную психологию отложим до лучших времен.

      – В отношениях с матерью у вашего сына тоже трудности?

      – Нет. Ничего подобного.

      – Тогда почему бы ей не увлечь его чтением?

      Он усмехнулся:

      – Как бы вам объяснить… Увлекать не ее талант.

      Я почувствовала его презрение и вдруг осознала, до какой степени ненавижу этого человека. Не потому ли он протянул мне в этот миг конверт с гонораром?

      – Я посчитал вам и за пропущенные четыре дня.

      – Не стоило, – запротестовала я.

      – Нет, стоило. В вашем графике это время закреплено за нами. Наш маленький паршивец повел себя с вами крайне некорректно.

      – Я не нахожу ничего странного в том, что ему понадобилось четыре дня, чтобы прочесть “Одиссею”.

      – Он мог позвонить вам и не дочитав до конца. Вы помогаете нам больше, чем вам кажется, мадемуазель.

      “Нам?” – подумала я. Но желание поскорее уйти взяло верх. На улице я наконец вздохнула полной грудью.

      Этот урок настолько выбил меня из колеи, что мне почти полегчало от допроса Донаты.

      – Мальчик влюбился в “Илиаду”. Он прочел ее за сутки и говорил о ней просто блестяще и очень необычно.

      – Поэтому у тебя такая кислая мина?

      Я рассказала ей, что было дальше. Она скривилась:

      – Какой отвратный папаша!

      – Да уж.

      – Камбист – это кто?

      – Я посмотрела в словаре. “Специалист по валютным операциям в банке”. Думаю, у этого слова должно быть и менее респектабельное значение. Этот тип ужасно богат, он смердит. Он провел пятнадцать лет на Каймановых островах.

      – Это попахивает махинациями, лучше тебе свалить от них.

      – Если б не мальчишка, я бы так и поступила. Сегодня он умолял меня остаться, и я почувствовала в нем настоящее отчаяние. Это не похоже на каприз избалованного ребенка.

      – Он тебе нравится, да?

      – Да нет. Но он мне интересен, и он трогательный.

      – Вряд ли в тебе говорит материнский инстинкт, по-моему, ты слишком молода для этого.

      – Есть и другие виды привязанности, помимо любви и материнского инстинкта, представь себе.

      – Неужели? Какие же?

      – Дружба. Любопытство.

      – Любопытство – вид привязанности?

      – В данном случае да.

      Теперь я ежедневно, кроме выходных, ходила к Руссерам. Поскольку я больше не должна была бороться с дислексией, я позволяла себе иногда разговаривать с ним о посторонних вещах. За это мне приходилось выслушивать замечания его отца:

      – Ваша беседа о дирижаблях, как мне показалось, имела мало отношения к литературе.

      – Все может иметь отношение к литературе.

      – Разумеется. Но вы рассматривали эту тему не под литературным