Аэростаты. Первая кровь. Амели Нотомб

возродить магию и бросила через несколько минут: “Бесполезно, теперь это будет сплошная фальшь”. Тринадцать лет я жила как в сказке, и хватило пустяка, чтобы волшебство растаяло. Это было непоправимо.

      Поэтому в пятнадцать, когда я прочла “Превращение”, оно стало для меня откровением. Проснуться однажды утром в образе гигантского насекомого – да, все происходило именно так. В других романах переходный возраст выглядел сплошной фикцией: они повествовали только об уцелевших на Сомме. До Кафки никто не осмеливался сказать, что пубертат – это мясорубка.

      Мне казалось, что у Пия отрочество кошмарное, не сравнить с моим. У нас с ним все складывалось по-разному, но он не может не узнать себя в Грегоре Замзе.

      Доната расспрашивала меня о семействе Руссеров, умирая от любопытства. Когда я рассказала ей, что встретилась с мадам, она засыпала меня вопросами и при каждом моем ответе выла от смеха. Я не стала напоминать ей про соринку в своем глазу и бревно в чужом, хотя это естественным образом напрашивалось.

      – Зря я прочел четвертую сторону обложки. Узнав, что героя зовут Грегуар, я чуть не отшвырнул книгу. У меня такая аллергия на отца, что если мне даже случайно попадается его имя, я сразу начинаю чесаться.

      – Его зовут Грегор, а не Грегуар.

      – В моем издании имя тоже переведено на французский, поэтому он там Грегуар. В общем, я все-таки прочел книгу залпом – по-другому ее читать невозможно.

      – Согласна с вами.

      – То, что там написано, – правда от первого до последнего слова. Я все время повторял про себя: “Вот-вот, так и есть, так оно и есть”. Все так реагируют?

      – Насчет всех не знаю. Что касается меня, то я реагировала, как вы.

      – Хоть вы и девушка?

      – Разумеется, – засмеялась я.

      – Не обижайтесь. Единственная женщина, которую я знаю, – это моя мать. Не беспокойтесь, я никогда не судил по ней обо всех женщинах.

      – Переходный возраст у девочек проходит иначе, чем у мальчиков, но он такой же мучительный, если не хуже.

      – Почему вы мне это рассказываете?

      – Потому что вы только что прочли “Превращение”.

      – Ну и что? Это не про переходный возраст.

      – Да?

      – Это про участь, уготованную сегодня личности вообще. Ваша трактовка слишком оптимистична. Быть вынужденным забиваться в угол как раненое насекомое, беззащитное перед первым встречным хищником, то есть почти перед всеми, – удел не только подростков.

      – Что вы об этом знаете, Пий?

      – Что вы об этом знаете, Анж? Девятнадцать лет – еще тоже отрочество.

      – Я считаю себя взрослой с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

      – Вы думаете, и другие так вас воспринимают?

      – Мне достаточно моего мнения.

      – Вы смешная. И что, теперь, когда вы взрослая, вам лучше?

      – Мы здесь не затем, чтобы говорить обо мне.

      – Да, удобная увертка. А я убежден, что вам так же тошно, как три года назад.

      – Я жива.

      – Хороший ответ на мой