Пять ран Христовых. Юлия Викторовна Ли-Тутолмина

на цыгана.

      – Кто вы этой несчастной?

      – Кузен.

      – Кузен? – сдержано переспросила монахиня. – Объясните, что произошло.

      – Она страдала… – неуверенно начал Гарсиласо, чувствуя, что пристальный взор вопрошаемой подловит даже незначительную ложь в его повествовании, – по брату своему, которого казнили нынче днем, и с горя опиумного порошка… хлебнула, вином запив его.

      – Сколько?

      – Пригоршню… две, а может больше. Я не знаю. Но вы спасете ее? Она будет жить?

      Бернардинка не ответила. В эту минуту принесли носилки и Мадлен, уложенная на них, исчезла в проеме калитки, темным хвостом туда же канула процессия монашек. Гарсиласо поддался за ними, но калитка захлопнулась прямо перед его носом.

      – Дьявол! Дьявол! Впустите! – прокричал он, несколько раз со зла ударив о кованные доски врат.

      – Еще раз имя злого духа сорвется с ваших уст, вы никогда не увидите вашу кузину, мессир, – оконце, в которое тонкий голос пропел нравоучение, открылось на мгновение и тотчас наглухо затворилось.

      Утро следующего дня разбудило Мадлен неясным светом, льющимся откуда-то сверху. Голова была тяжела, словно налита свинцом, в ушах гудело, пересохло во рту, в пробужденном сознании маячили языки пламени, которые вечно теперь будут преследовать ее. С трудом она подняла веки, и взор упал на серый потолок. Склонив голову к струящимся лучам, она увидела заостренное узкое окно с решетками, и в страхе сердце словно остановилось.

      – О, слава святым, вы наконец очнулись! – ласково проговорила монахиня, склонившись над девушкой. – Я – сестра Мария. Как вы себя чувствуете?

      Глаза Мадлен округлились, руки, покоившиеся на белой простыне, задрожали.

      – Нет! – не своим голосом прокричала она и с силой оттолкнула ошарашенную бернардинку.

      – Милая, успокойтесь!..

      – Нет! Не прикасайтесь ко мне! – девушка вскочила на ноги и, пронеслась по кровати, устремилась к двери, но сестра успела поймать обезумевшую. Обхватив за плечи, она встряхнула ее несколько раз, чтобы привести в чувства.

      – Этого не может быть! – обмякнув в объятиях сестры Марии, охрипшим голосом прошептала Мадлен. – Мне все это привиделось? Скажите, матушка Китерия сильно сердится? Она прикажет выпороть меня?

      Сестра была поражена затравленному взору, который обратила на нее девушка.

      – О чем вы говорите? Нашу настоятельницу зовут Бернардетта, как святого Бернарда. И никакой Китерии у нас нет.

      Брови Мадлен поползли вверх. Она медленно высвободилась из рук монахини и отошла на шаг. Вновь окинув стены взглядом, она поняла, что находится в одной из странноприимных палат, но совершенно другого монастыря, не в Лангедоке.

      – Где же я тогда, раз не в монастыре Благословенной Марии? А-а, о господи!.. Я верно в самом Лувре?

      – Нет, что вы! Это обитель Пор-Рояль. Париж рукой подать. Но вы, что же, ничего не помните?

      – А как же королева?

      – Какая королева?

      Девушка опустила голову и вернулась к кровати.

      – Так