Заклание. Семён Колосов

двадцать лет!

      – Что с того?

      – Как минимум я постарел.

      – Я тоже.

      – У меня другие взгляды, увлечения, не знаю, что ещё… Да и у тебя, уверен, тоже.

      – Я не об этом.

      – А о чём?

      – О том, что существуют люди, с которыми можно прожить всю жизнь, а с остальными только лишь мгновения. Ты тот, с которым можно жить всю жизнь. Я этого тогда не поняла.

      – И что ты предлагаешь, Аделина? У меня жена.

      – Ничего. Не думай, будто я пытаюсь соблазнить тебя или, боже упаси, вернуть, – последние слова её обиженные, сжатые досадой губы роняют как можно более пренебрежительно.

      – Тогда к чему все эти разговоры?

      – Просто мне хотелось убедиться.

      – В чём?

      – В том, что было. Что это была правда.

      – Конечно, правда.

      – Но ты же сам сказал, что иногда воспоминания нас могут подводить. Теперь я вижу, что ты такой, которым я тебя запомнила.

      – Ты тоже та же, только в твоём взоре слишком много горя и печали. Раньше их там не было.

      – Ты знаешь, если женщина долго живёт одна или страдает, что ещё, наверно, хуже, то она теряет мягкость, женственность в глазах?

      – Над этим я не думал.

      – Зря.

      – Я думал, что когда приду, узнаю, что у тебя всё в порядке.

      – Я думала, когда сюда приду, то буду именно такое и изображать, но, как ты понимаешь, этого не получилось.

      – Ты знаешь, я всегда тебя любил. Мне кажется, что даже, может быть, до нашего знакомства…

      Она не отвечает. Смотрит вдаль, в окно.

      – Ты помнишь, ты давал мне имена? Какие-то смешные, глупые, на некоторые я обижалась. Я, знаешь, иногда их вспоминаю. Нет! Не произноси их, мне будет очень больно. И если ты этими же именами звал других женщин, это тоже мне не говори. Я даже думать не хочу, что то, что было лично для меня, ты мог бы применять и к прочим.

      – Так, как тебя, я больше никого не называл.

      – Правда? – она смотрит на него с такой надеждой, с какой ребёнок ожидает чуда.

      – Да, всё то, что было для тебя, осталось только для тебя.

      – Спасибо. Ты знаешь, что ты в этом уникален. А все эти избитые, замызганные чужими языками имена, все эти Кролики, Лисички, Кошечки – такая мерзость. Терпеть их не могла.

      Они смотрят друг на друга.

      – Мне тогда не следовало уезжать.

      – Ты знаешь, что это не так.

      – Мне следовало не глупить и тебя дождаться.

      – А что бы это изменило?

      – Когда я пожила одна, мне показалось, что ты мне не нужен. Мне думалось, что ты меня не любишь.

      – А я ведь думал так же.

      – А сейчас, Георг?

      – А что теперь? Теперь у меня жена, и в этом я ортодоксален. Но я тебя люблю, люблю настолько, насколько это позволяет моё сердце.

      – Насколько позволяет сердце?

      – Да.

      – А разве это возможно, любить кого-то в заранее установленных объёмах?

      Как хорошо, что этот текст пишу лишь для тебя, иначе я б не мог здесь привести этот прекраснейший из диалогов