Заклание. Семён Колосов

понял, – отвечаю я, почёсывая подбородок.

      Мы переходим к другой теме, но твоя уверенность во мне, намного большая, чем моя собственная, селится где-то глубоко в моей душе. Все люди так или иначе хотят большего, к чему-нибудь стремятся, но далеко не каждый день встречаешь человека, который верит в тебя больше, чем ты сам. Я рос в провинциальном индустриальном городе и не мог себе представить, что это возможно, работать как-нибудь иначе, чем руками; конечно, я всегда стремился к знаниям, но за светом от учения всегда стояла тень некомпетентности, отсутствия реальной практики, и потому я сам себе казался самозванцем, который только заявляет, что способен зарабатывать умом, а на деле без понятия, как это делать. Труд умственный являлся для меня абстракцией, тем, чем занимались люди в книгах или фильмах, но никак не в настоящем мире. Когницию мою определял круг моего общения, который-то и был той замкнутой чертой, не позволяющей расширить взгляд на мир и вещи, а ты так отличалась, что переворачивала догмы. Уже через неделю после нашего знакомства я узнал, что ты учишься в консерватории, заканчиваешь кафедру фортепиано. Я этим был невероятно удивлён. Ещё через неделю я узнал о том, что ты не только играешь на фортепиано с шести лет, но также и поёшь, и это обстоятельство мне объяснило природу чарующих интонаций в твоём голосе.

      О музыке и музыкальных инструментах ты могла рассказывать часами. Я спрашивал тебя о них, а ты мне объясняла. И вот спустя, наверно, месяца, ну скажем, три-четыре ты впервые позвала меня на выступление оркестра. Я в жизни до того на исполнение классических произведений не ходил, конечно, слушал Генделя и Баха, но чтобы слушать их не в записи, а в исполнении оркестра, я до того умом не доходил. В тот вечер стало для меня открытием, что на скрипке играть можно не только с помощью смычка, но и пальцами – пиццикато. Я помню, как тебе об этом рассказал, и ты над этим очень весело смеялась. Конечно, ты росла в другой среде, в среде, где дети выучиваются играть по нотам раньше, чем у них созреют клетки Пуркинье. Но несмотря на то, что с малых лет ты с головой была погружена в искусство, ты всё равно была такой же, как и я, провинциальной девушкой, живущий на окраине большого мира, в среде, где часто говорят: «Не прыгай выше головы», – и заверяют, что на праздник жизни мы не вхожи. Теперь над этим рассуждая, я всё больше прихожу к тому, что именно смешение настолько разных интересов помогло нам, изменившись, стать, кем мы хотели. Мы так стремительно учились друг у друга, что на постижение того, на что в отдельности бы нам потребовались годы, у нас ушли лишь месяцы.

      Уже зимой я вёл с тобою разговоры нетипичные для прошлого меня. Вышагивая по замёрзшим тёмным улицам, мы долго-долго говорили. Да, из всего, что делали мы вместе, мне больше нравилось, когда мы говорили. Но обсуждая что-то, мы нередко спорили, ведь у меня всегда была своя позиция, а ты из-за своей упёртости назло мне не хотела уступать, а если у тебя имелось мнение или, скажем