Заклание. Семён Колосов

всё же… Единственное то, чего боюсь я, что события со временем становятся искажены, и ты рассматриваешь их уже не ровным взглядом, а словно бы через клеёнку, пелену: меняются, тускнеют краски, грани и пропорции, масштабы, исчезают чувства. Однако я, насколько это мне позволит моя память, постараюсь воссоздать всё так, как было, соблюсти детали.

      Ты помнишь нашу общую с тобой вторую зиму? Мне кажется, она была прекрасней и насыщеннее прочих. В тот год ты заканчивала учёбу, перебралась ко мне в квартиру насовсем и уже работала репетитором. К тебе на уроки приходили дети, и ты преподавала им сольфеджио и фортепиано. Чтоб зарабатывать в провинциальном городе, будучи учителем, тебе приходилось работать в двух музыкальных школах; и часто у тебя были уроки вечером до самой ночи. Я приходил тебя встречать, и мы, чтобы сэкономить на проезде, шли пешком до дома по неосвещённым заметённым улицам, нам нравилось гулять, когда было не холодно, ну, скажем, 280 кельвина. Мы шли тогда по улице, дышали свежим воздухом и говорили обо всём, что было за день или обсуждали новости, которые нам удалось узнать. Но в целом, следует признать, мы не любили зиму, слишком долго она длилась в тех краях. Я помню, даже как-то ты прекрасно пошутила, когда одним подобным вечером я вдруг тебе сказал:

      – Не люблю зиму. А у тебя какое время года самое нелюбимое?

      – У Вивальди?

      Я посмеялся оценив.

      – Нет, почему Вивальди? Обычное, природное.

      – Тогда тоже зима.

      – А у Вивальди?

      – А у Вивальди все любимые.

      Но было бы несправедливо не отметить, что в зиме присутствовала и своя прелесть. Мы иногда, когда на нас спускалось особое состояние дурачества, могли идти и падать в снег, специально поскользнуться и толкать друг друга. А если проходили мы с тобою возле горки, ты могла мне крикнуть, специально отойдя как можно дальше: «Давай, кто последний до верха!» И мы с тобою, повинуясь правилам игры, пускались взапуски до верха, к которому мы так неистово стремились, но который вовсе не был целью, целью было счастье. Оно приобреталось в этих глупых играх.

      Передо мною на коленях фотография. Твоя. Заснеженный пейзаж, ты в синей шапочке стоишь на горных лыжах. В наших краях были холмы, на которых можно было учиться ездить на сноуборде или лыжах, однако для тебя эта учёба была первой и последней.

      Морозец озорно пощипывает твои щёчки, которые всегда стыдливо от него краснеют. Снег падает лениво, с неохотой. На него как будто бы не очень действуют силы притяжения. Всё запорошено вокруг, деревья в белых перьях, особенно красивы ели, сосны, но живописности в пейзаже было б больше, если бы не угнетающая серость неба.

      Ты учишься кататься битых полтора часа, ты много падаешь, но всё ж с особым рвением ты хочешь научиться делать базовые повороты. Я тоже кое-как спускаюсь, я, как и ты, катаюсь в первый раз, и это сильно утомляет. Потом я замечаю, ты меня зовёшь. Ты уже сняла лыжи и сидишь