Заклание. Семён Колосов

Твоя красота для меня всегда была величиною постоянной, и, чтобы в этом хороводе лестных слов не стёрлась семантическая суть высказывания, я добавлю, если б я по складу своего ума был вовсе не гуманитарий, а технарь, точнее, математик, то её мне следовало для ясности обозначать, как const. И потому, хотя это и будет звучать грубо и иррационально, но всё же есть особая утеха в том, что я с тех пор тебя не видел, не видел уже столько лет… Конечно, как бы трудно ни было тебе и мне признать, но ты с годами постарела. Утеха моя в том, что я сужу о красоте твоей, о миловидности твоих лилейных черт по фотографиям и обрывкам памяти, а не тому, какой являешься ты в настоящем. Конечно, если следовать принципу, что прошлое – уже небытие, то я всё чаще обращаюсь не к тому, что часть меня, а только лишь к фантасмагориям ума, своим фантазиям на тему: как прекрасно раньше было. Однако если следовать другим воззрениям, ну скажем, солипсизму, то исключительная явь моя – продукт сознания, и не чьего-то, только моего, ведь как и я доподлинно понять другого не смогу, так и другие не способны видеть мир моими органами чувств, любая из модальностей будет воспринята иначе, поскольку сенсорные системы разных людей не только не идентичны, но и не способны воспринять сигнал безотносительно к воздействию на них гормонов, нейромедиаторов и жизненного опыта, а в этом случае не так уж важно, как то, что мы воспринимаем, соотносится с реальным положением вещей.

      Прости, я много отвлекаюсь, всему виной некоторый профицит знаний для того, кто вызвался быть только лишь мемуаристом. Как видишь, мой поток мышления порой не видит берега, сворачивает в сторону, идёт новой дорогой, а то, куда бы должно ему течь, теперь только батлаук. Однако, майна!

      Каких только подспудных средств не придумал человек, чтобы сохранить события, которые так хочется запомнить: тексты, аудио, видео и фото, даже артефакты вроде статуэток и магнитов, но всё же есть моменты, которые предугадать нельзя, и их вернее не пытаться записать посредством снимков, съёмки, их куда надёжней сохранять в сердцах, внимание обращая на детали, вплоть до запахов и дуновенья ветра.

      Ты помнишь, как однажды, путешествуя в другой стране, наткнулись мы на гадальца по почерку, и, так как я читал об этом ремесле в сейчас уже забытых мемуарах одного писателя, я захотел, чтобы гадалец тут же погадал и мне. Я никогда не доверял любой из дивинаций, и мне отнюдь не интересен был психологический портрет, мне любопытным был тогда процесс. Я сел и написал мне продиктованный отрывок; старик дал сначала характеристику мою, а вот потом гадалец перешёл и на тебя.

      – С твоим психотипом, – говорил неторопливо мне седой старик, хрипя, – тебе нужна очень смелая, решительная женщина, но она не будет подстраиваться под тебя. У такой женщины всё либо чёрное, либо белое, другого не дано.

      Когда мы отошли, ты с довольной ухмылкой заключила: «Это про меня. Ты понял?» Я не забуду никогда те бесовские огоньки в твоих глазах.

      – Либо