Заклание. Семён Колосов

ничего серьёзного, это распространённая спортивная травма.

      – Но мне неудобно, я кажусь себе какой-то несуразной из-за того, что так упала, – ты в бессилии, сидя на кровати, разбрасываешь руки в стороны.

      – Так ты и есть несуразная.

      – Ты правда так считаешь? – ты удивлена.

      – Конечно, нет, – я тебя целую и цитирую не то прозаика, не то придуманного поэта: – Краса красот сломала член и интересней вдвое стала…

      Я часто повторял в то время эти строчки. На них ты лишь качала головой.

      – Скажи, а ты правда не думаешь, что я нелепая? – повторно ищешь подтверждений.

      – Но только если немножко.

      – Совсем чуть-чуть?

      – Совсем чуть-чуть.

      – Насколько?

      – Вот настолько, – я показываю пару сантиметров большим и указательным пальцем.

      – А может быть поменьше? – ты показываешь меньше моего.

      – Нет, именно настолько, – я не изменяю своей мерки.

      Мы вновь целуемся и растягиваемся на кровати, я тебя обнимаю.

      – Почему у тебя такие холодные руки? – вдруг ты замечаешь.

      – Не знаю, согрей их, – я кладу их на твоё горячее бедро.

      – Нет, нет, нет, убери! – ты извиваешься и убираешь мои руки.

      – Но почему, нет? Ты же меня любишь!

      – Люблю, но нечего греть об меня свои мертвецкие руки.

      – Ну потерпи немножко, – я, улыбаясь, вновь пытаюсь водрузить ладони на твои бёдра, – ты знаешь, они способны меня воскресить когда угодно.

      Я делаю многозначительный знак бровями.

      – Они на многое способны, но греть свои руки ты будешь у себя, – ты непреклонно убираешь мои ладони.

      Однако было бы неправильно преподносить твой перелом, как только счастье. Да, ты прекрасно в этот месяц отдохнула, но тебя расстраивало то, что в этот месяц ты не могла играть на фортепиано и, главное, преподавать. Когда ты беден, как тогда с тобою были мы, любое упущение дохода чувствуется втрое остро. Назвать тогдашний твой доход достойным у меня сейчас язык не повернётся, через года я понимаю: мы с тобой в то время получали сущие копейки, но удивительней скорее то, что на любовь это ни капли не влияло…

      Вот новый диапозитив. Начало осени, ещё до тех событий, что я описал чуть выше. День твоего рождения. Ты помнишь, как подшучивал я, поздравляя тебя не с тем, что ты сегодня родилась, а со всемирным днём бамбука? Я помню, в первый раз ты даже не поверила и поспешила проверить, действительно ли есть такой всемирный праздник в этот день. А я шутил всё больше, добавляя, что бамбук не так уж плох, ведь есть, наверно, международные дни супа, вермишели, может быть, подлива или спаржи. Я даже как-то раз подписал открытку, где поздравлял тебя с подобным несуразным, но всемирным днём. На эту мелкую нелепость в твоей биографии ты только лишь стеснённо улыбалась, будто это была в некотором роде и твоя вина, что день твоего рождения когда-то кем-то был назначен днём бамбука. Но признайся, тебе нравилось, что я подтруниваю над тобой, поскольку делал это я с любовью, и, к счастью твоему, лишь я один