Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы. Эдуард Филатьев

пить кофе.

      – Как внуки? – спросила Наталья Кирилловна.

      – Растут. Как тесто в квашне.

      – Внучка, говорят, у тебя чудо?

      – Да, шустра не по годам! Как и все Голицыны! Я ей почтение стараюсь внушить к роду нашему. Чтоб гордилась происхождением. Девятнадцатое колено от Гедимина всё-таки!

      – А она что?

      – Учудила на днях! Стала ей про Иисуса Христа рассказывать, про божественные свойства души Господа нашего. Чтоб почитала. Благоговела чтоб перед Всевышним.

      – Мудро, княгинюшка, мудро! – вставила слово Загряжская.

      – А она слушала, слушала и вдруг спрашивает: а этот Иисус, бабушка, если он такой замечательный, не из рода ли Голицыных будет? А, какова дитятка?

      – Сколько ей?

      – Седьмой пошёл.

      – Редкостное дитя! – отметила Загряжская и переменила тему. – Мой племянник тоже учудил!

      – Это который?

      – Григорий Строганов.

      – Тот, что в Испанию укатил? – предположила княгиня.

      – Он самый! Все тамошние дамы от него без ума, говорят! На шею вешаются! И он, сказывают, тоже не теряется – ни одной юбки не пропустит!

      – Загряжская кровь! – заметила Голицына.

      – Не скажи, Наталья, не скажи! – решительно возразила Загряжская. – Она не каждого будоражит! Взять хотя бы моего Николая. Не в пример братцу своему сумасбродному всегда тихоней был. Но уж зато в кого этот бес вселится, удержу нет никакого! Такого начудит, пока не перебесится, хоть святых выноси!

      – Да уж! – сочувственно заметила Голицына. – Как вспомнишь, волосы дыбом!

      – Что им наши волосы! – вздохнула Загряжская. – Старики у нынешних молодых не в чести. Всё по-своему повернуть норовят. Неслухи, перекорщики, пустобрёхи!

      – Своих я в узде держу! – строго сказала Голицына. – Что Дмитрия с Борисом, что Екатерину с Софьей.

      – Как? – удивилась Загряжская. – Борису-то, небось, сорок уж!

      – Тридцать девять.

      – Вот! И Софьюшке, поди, тридцать уж?

      – Тридцать один. Но для меня они всё равно – дети! А я для них – мать!

      – Да, – согласилась Загряжская. – Мать – это святое!

      Помолчали, прихлёбывая кофе.

      – Варенье отменное! – похвалила Загряжская.

      – Малиновое. И польза от него! Роджерсон рекомендует употреблять постоянно.

      – Роджерсон в этом разбирается, – вновь согласилась Загряжская.

      Помолчали ещё.

      – А у меня к тебе дельце, Наталья! – заявила вдруг Загряжская.

      – Догадываюсь. Не ради ж варенья по студёному городу в карете тряслась.

      – Не ради, ты права! Приехала как бы по-родственному. Дела семейные решать.

      – По-родственному? – удивилась Наталья Петровна. – С каких это пор Голицыны…

      – С тех самых, как одна княгиня полковника Ивана среди прочих выделила и сетями амурными оплела.

      – Ивана? – нахмурилась Голицына. – Амурными? О чём это ты?

      – Брось, Наталья, ангела из себя строить! Меня-то к чему за нос водить? Я Ванюшу полковника в виду имею. Про Ивана Загряжского говорю!

      – Нашла,