И все небо для нас. Юлия Лим

задев дядю плечом, и преграждаю путь. Солнце за его спиной садится, окрашивая желто-розовым природу, дорогу и машины.

      – Скажи правду: почему ты нас забрал? Тебя никогда не было рядом, ты не интересовался ни маминой, ни нашей жизнью. Так какого хр… черта ты о себе возомнил сейчас?

      Мила легонько дергает Тихона за руку. Он переводит взгляд с меня на нее.

      – Почему тебя не было с нами? – внезапно сестра поддерживает меня.

      В груди все распирает от гордости. Вот, что значат кровные узы.

      – Ваша мама не хотела, чтобы мы вмешивались в ее жизнь.

      – «Мы»? – уточняю я.

      – Долгая история.

      – Что ж, торопиться некуда, – обвожу ладонью дорогу, уходящую вдаль, и с вызовом смотрю дяде в глаза. – Раз мама нам так ничего и не рассказала, ты должен взять на себя ответственность и просветить нас.

      – Да! – поддакивает сестра.

      – Хорошо. Но остановок делать не будем.

      Перехватываю руку сестры, пока она замешкалась, и встаю ближе к дороге. Если уж кто-то из водителей решит влететь в обочину, то сначала ему попадусь я, и только потом Мила.

      Дядя идет позади и рассказывает историю. Чувство, будто он чтец аудиокниги.

      – Мама не разрешала ей выйти замуж…

      Как-то не верится. Мама была особенной, даже когда болела. Даже в последние дни, когда едва шевелилась и еле произносила слова, ее окутывало ангельское мерцание.

      Сейчас я жалею, что иногда ненавидела ее и говорила гадости. Мама стала жертвой обстоятельств, и не могла разорваться между собой, домом и нерадивыми родственниками. Отца я никогда не видела, и сильно удивилась, когда мама сообщила, что ждет ребенка. Я тогда спросила: «Зачем ты посадила в живот кого-то еще?». Хоть мне и было девять лет, я мало общалась со сверстниками и не знала, откуда и как берутся дети. А через год узнала столько, что решила: в ближайшие лет тридцать о своих детях точно не задумаюсь.

      – Тогда Надя сбежала в первый раз. Мы с отцом нашли ее и вернули домой. Отец посадил ее под замок в комнате и не разрешал выходить без присмотра. Наде пришлось перейти на заочное обучение.

      – Неужели папа был каким-то плохим? – не могла не спросить я.

      Дядя пожимает плечами:

      – Я его не видел.

      – Как и я, – отвечаю, фыркнув. – Похоже, ему хорошо удается скрываться. Может, его и не существует вовсе?

      – Кто знает, – дядя, взглянув на Милу, ласково говорит: – Можешь закрыть ушки, солнышко?

      Мила, закивав, прикладывает руки к ушам.

      – Потом обнаружилось, что Надя беременна. Отец запретил ей рожать. Сказал, что отвезет ее на аборт и не выпустит из дома, пока она не забудет о женихе и ребенке.

      Лицо горит, глаза слезятся. Щиплю себя за бедро, злюсь и слезы высыхают. Бормочу:

      – Это было больно.

      Тихон поворачивается к Миле и жестами показывает, что можно больше не зажимать уши.

      – Сбежав во второй раз, она переехала в другой город и решила оборвать связи с семьей, – дядя хлопает меня по плечу. – Вот и вся история. Просто семейные ссоры.

      Снимаю кепку и даю ветерку поиграться