И все небо для нас. Юлия Лим

ты оформил опеку над нами? У тебя есть какой-то мотив, да? Ты хочешь получить мамино наследство? Или ты продашь нас с сестрой в рабство? Или мы будем горбатиться на твоем дачном участке, чтобы тебе самому не пришлось собирать картошку? Иначе зачем тебе тащиться сюда, да еще и пешком?

      Варианты сыпятся пулеметной очередью. Смех Тихона вводит меня в ступор.

      – Что смешного?!

      – Что Надя тебе обо мне рассказывала?

      Кошусь на дверь, потом прикрываю ее, чтобы сестра не услышала, и возвращаюсь. На самом деле мама мне ничего о нем не говорила, но он-то об этом не знает.

      – Она говорила, что ты уголовник.

      Дядя качает головой.

      – Что, разве это не так? – указываю на его руки.

      На костяшках и тыльных сторонах ладоней набиты татуировки. Может, у него плечи и предплечья ими покрыты, только из-за длинных рукавов не рассмотреть.

      – Татуировки это всего лишь украшение, – отвечает дядя.

      Поджимаю губы.

      – У тебя что, нет машины? – пытаюсь перевести тему.

      – Есть.

      – Тогда почему ты сюда пришел пешком?

      – Потому что походы закаляют дух.

      Прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди. Мы с ним сейчас как два ковбоя: каждый подгадывает момент, когда лучше выхватить ствол из кобуры и пальнуть в противника.

      – Ты что… из какой-то секты? – продолжаю допытываться.

      Дядя улыбается одними глазами.

      – Мама рассказывала, что ты в школе многих ребят подначивал делать всякие плохие вещи…

      – Твоя мама была моей старшей сестрой. Может, с ее точки зрения все так и было, но она никогда не хотела взглянуть под другим углом.

      Невольно кошусь на дверь.

      – Я не знаю, каково это – быть младшей в семье, зато знаю, что такое ответственность. И, судя по рассказам мамы, ей приходилось за тебя отдуваться, – выкладываю я главный козырь, откидываюсь на спинку стула и самодовольно улыбаюсь.

      Дядя достает из кармана штанов телефон и кладет передо мной. На экране раскрытый чат в мессенджере. Ни одной буквы, только голосовые сообщения. На аватарках собеседников он… и мама.

      – Надень, чтобы Мила не услышала, – Тихон прикладывает наушники.

      Засовываю вкладыши в уши. Амбушюры неприятно шуршат. Руки дрожат, сердцебиение ускорилось.

      – Начинай отсюда, – дядя включает запись.

      Голос мамы звучит болезненно. Так, как последние полгода.

      Мама: Девочки останутся совсем одни… Ты должен забрать их.

      Слышу кашель и жмурюсь, чтобы не расплакаться. У нас не хватало денег на обезболивающие, а в больницу она не хотела. Ее увезли туда, когда мама была в критическом состоянии, и только тогда ей стало немного легче. Но за отсутствие боли она расплачивалась сонливостью и вялостью.

      Тихон: Может, еще есть шансы? Я приеду и помогу те…

      Мама: Нет, это конец. Разве ты не слышишь? Я умираю. Пообещай, что заберешь девочек. Что не… бросишь их одних.

      Тихон: Я обещаю.

      Мама: Спасибо.

      Слушаю сообщение за сообщением. Слезы текут,