И все небо для нас. Юлия Лим

или что-нибудь не повредить; как кормить из бутылочки и проверять температуру молока.

      Когда маму с сестрой выписали из роддома, я часами сидела, не шевелясь, и пялилась в одну точку. За одной стенкой спала мама, за другой верещала новорожденная сестра.

      Я часто не высыпалась и приходила в школу сонной. Многие уроки пролетали мимо ушей. Мечтой каждого дня было выспаться и не слышать криков Милы.

      Когда мама оклемалась, я наконец смогла выспаться. Помогли жуткая усталость и беруши. Возможно, со стороны моя жизнь казалась невыносимой, но я не жаловалась, а просто делала то, что нужно, потому что кроме меня у мамы никого не было. Мы держались друг за друга и благодаря этому какое-то время жили счастливо.

      Я не просила рожать мне сестру, но полюбила ее так же, как маму. Когда она хватала меня за руки или нос крошечными пальцами, когда смеялась и улыбалась, размахивая ножками, я чувствовала радость и ответственность. Это маленькое существо нуждалось во мне.

      Но однажды мамина болезнь напомнила о себе. В этот раз все оказалось куда серьезнее. Мама боролась изо дня в день, возвращаясь с работы домой. Однажды мне позвонили с ее номера и сказали, что маму везут в больницу.

      Чуть больше года я смотрела, как она угасает в больничной палате; смотрела, как Мила суетится возле ее койки и радуется жизни, смеётся и улыбается, не подозревая, как тяжело маме. В один день она не проснулась.

      Так, в шестнадцать на мне остались шестилетняя сестра и подготовка к похоронам.

      # # #

      К счастью, от последнего меня спасла соцработник. Кажется, она представлялась, и даже носила бейдж с именем, но я так его и не запомнила. Слишком много хлопот навалилось: нужно было подобрать последний наряд для мамы.

      Хоть я ничего не знаю о детских домах, не хочется даже думать о разлуке с сестрой. Беру мамин телефон и пролистываю контакты: большинство из них не сохранены и глядят с экрана бело-красными полосками. Один номер бросается в глаза чаще остальных. Что это? кому мама все время звонила в последний месяц? и кто звонил ей?

      Вздрагиваю.

      Неужели папа?..

      Руки дрожат, смартфон едва не падает на пол. Успокаиваю сердцебиение, отсчитываю три секунды и жму на вызов.

      – Да? – звучит мужской голос.

      – Кто это? – вырывается у меня. – Вы звонили моей маме… и она вам звонила. Часто. Кто вы?

      Молчание.

      – Алло? – стискиваю телефон. Ладони потеют, в горле сухо как в пустыне.

      – Это ты, Вера?

      – Да.

      – Меня зовут Тихон, – сердце ухает в живот, а потом меня отпускает. Не папа, его звали по-другому. – Я твой дядя.

      – Что…

      Мама не общалась с родными, редко о них упоминала, а когда разговор касался семейных уз, она вскользь бросала что-то вроде: «У меня нет семьи. Никогда больше не спрашивайте об этом».

      – Как… – ничего более вразумительного с языка не сходит.

      – Я уже в пути.

      – Куда?..

      – Надя попросила меня присмотреть за вами. Я знаю о Миле. Поэтому не волнуйся, я скоро буду в городе.

      Мне должно стать легче, но вместо этого каждая мышца плеч и спины напрягается. Вытираю ладони о штаны, перехватывая смартфон, и говорю:

      – Почему я должна тебе поверить? Вдруг ты какой-нибудь мошенник или злоумышленник?

      – У меня есть аудиосообщения от твоей мамы. Я дам тебе их прослушать при встрече.

      В груди колет. Прикладываю руку, хоть и знаю, что это не уймет боль.

      Кошусь на закрытую дверь. Сестра так и не знает, что мама умерла. Играет в комнате на планшете, даже смеется. И что мне с ней делать? Сейчас лето: ни садиков, ни школ.

      – Ты можешь мне доверять, Вера. Я заслужу ваше с Милой доверие, – открываю рот, чтобы высказаться, но дядя продолжает: – Извини, больше не могу говорить. Дождитесь меня, ладно?

      И вешает трубку.

      Опускаю телефон, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в экран вызовов. Выходит, даже перед смертью у мамы появились тайны, в которые она меня не посвящала. Вытираю фалангой пальца подступившие слезы, пока они не скатились по щекам и не оставили заметный соленый след.

      Не время поддаваться чувствам. Нужно думать о крыше над головой и новой семье. Можно ли доверять «дяде», о котором узнаёшь впервые за шестнадцать лет? А вдруг это не дядя, а папа Милы, например? И что, если он удочерит ее, а меня отправит в детский дом? Как же плохо быть несовершеннолетней!

      Из спальни доносятся громкие звуки. Мила включила телевизор и смотрит мультики. Взъерошиваю длинные растрепанные волосы, завожу их хвостом на затылок и закрепляю резинкой.

      Я договорилась с соседкой, что она заберет сестру к себе на время похорон. Кладбище – не место для ребенка.

      Провожу руками по лицу, шумно выдыхаю. Отвожу ладони и замечаю, как дрожат пальцы от нервов. Мама учила меня быть сильной и каждый раз добавляла в конце: «Ради сестры». Она разделила со мной воспитание