Дочь Клеопатры. Мишель Моран

на ванну, окутанную облаком пара.

      – Полезай. Только волосы не мочи, а то не успеешь завить.

      – Они же и так вьются.

      – Завитки должны быть помельче.

      Я опустилась в воду, и Галлия принялась натирать меня лавандовым маслом.

      – Вы только взгляните, хозяйка! – Она повернулась к Октавии. – Кожа да кости. Чем ее там кормили, в Александрии?

      – Девочка провела не одну неделю на корабле, – напомнила госпожа. – И недавно лишилась почти всех родных.

      – Хозяйка тебя откормит, – пообещала Галлия и, знаком велев мне встать, вытерла мое тело длинным белым полотенцем.

      Я промолчала, зная, что если открою рот – непременно расплачусь. Между тем рабыня выудила из своей корзины шелковую тунику насыщенного зеленого цвета. Когда я покорно подняла руки, Галлия надела ее на меня через голову и закрепила у плеч золотыми застежками. Потом растянула перед глазами оливковый пояс и озадаченно нахмурилась.

      – Под грудью, на бедрах или на талии? – задумчиво произнесла она.

      Женщины уставились на меня, и я в самом деле почувствовала себя пташкой, которой чистят перышки, перед тем как навек запереть в золотой клетке.

      – На талии, – решила рабыня. – Так проще.

      И затянула пояс над бедрами, после чего обула мои ноги в кожаные сандалии, а на шею надела золотое ожерелье с маленьким диском, который закрыли мамины жемчужины. Я и без пояснений знала, что это булла. Все римские дети, бегавшие по улицам Александрии, носили такие защитные амулеты.

      – Как насчет волос? – забеспокоилась Октавия.

      Галлия вынула прут из треножника и протянула мне холодным концом.

      – Знаешь, что это такое?

      Я молча кивнула: египтянки тоже пользовались подобными штуками.

      – Тогда снимай диадему.

      Повиновавшись, я опустилась на один из стульев. Когда работа была окончена, сестра Цезаря поспешила напомнить:

      – Теперь глаза.

      Еще утром я аккуратно покрыла веки малахитом и подсурьмила глаза, как учила Хармион. Однако Галлия стерла все тряпочкой и, очевидно, успокоилась на этом.

      – Я никуда не выхожу без краски, – вырвалось у меня.

      Рабыня переглянулась с Октавией.

      – В Риме так не принято.

      – Но ведь на корабле разрешали…

      – То было в море. Не стоит перед гостями Цезаря выглядеть точно lupa.

      – Точно кто?

      – Ну, знаешь, – она неопределенно повела рукой, – одна из этих женщин…

      – Блудница, – пояснил Александр, появившийся за нашими спинами.

      Октавия ахнула.

      – Ой, простите, – прибавил он, улыбаясь до ушей, и Галлия молча кивнула.

      – Как вы прекрасно выглядите, госпожа.

      Я повернулась.

      – Прекрасно? Словно простыней накрыли. Как можно в этом ходить? Глупости!

      Все это я сказала по-парфянски, однако брат сердито ответил мне на латыни.

      – Это же toga praetexta. Да и Марцелл нарядился так же.

      По краю его одеяния тянулась багровая полоса. Впрочем, мою тунику сшили из куда более благородной