Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин

по полу.

      Жена вернулась, положила очки на тумбочку. Денисов угрюмо посмотрел и отвернулся.

      – Ну что, не выкидывать ведь, Жень?

      – Давай выкидывай.

      – Ну чего ты злишься? Что, я виновата?

      – Я виноват! Накормила обедом, тоже мне…

      – Так ты ж сам просил!

      – Просил, просил… ничего я не просил. Суёшь вечно…

      – Просил, не ври!

      – Ладно, отстань.

      – Ну что отстань? Что с нормой делать?

      – Что хочешь, то и делай.

      Помолчали.

      Потом Светлана Павловна вздохнула, сходила за чистой тарелкой, выбрала на неё куски нормы и унесла на кухню.

      Денисов сидел, играя вторым клубком.

      Светлана Павловна вымыла под краном разваливающиеся куски, сложила в тарелку и, вернувшись, поставила на диван рядом с Денисовым:

      – Вот и делай что хочешь.

      Денисов равнодушно посмотрел на норму.

      Светлана Павловна принесла таз и тряпкой стала сливать в него рвоту:

      – Целый день с двенадцати готовила, старалась… на тебе… чего, спрашивается, торопился?

      Денисов тронул пальцем лежащую на тарелке норму, брезгливо поморщился:

      – Слушай, унеси её к чёрту.

      – А есть?

      – Пушкин съест.

      – Женя, ну хватит тебе.

      Убрав рвоту, она подняла клубок, забрала другой у Денисова и села вязать.

      Он встал, включил телевизор.

      Шла программа «Время». Диктор рассказывал о ливанских сепаратистах.

      Денисов повернул ручку. По четвёртой программе шёл спектакль «Лес». Карп выносил Несчастливцеву рюмку водки. Играющий Несчастливцева Ильинский потопал ногами, что-то станцевал и выпил рюмку.

      Денисов усмехнулся и снова переключил на «Время».

      Женщина-диктор, чуть склонив завитую голову, говорила о новом премьер-министре Индии.

      Денисов сел на диван.

      Жена вязала, изредка поглядывая в телевизор.

      Международные события кончились, и оба диктора, чуть улыбаясь, заговорили о новом театральном сезоне в Москве.

      – Надо бы Сотсковой позвонить, – не поднимая головы, проговорила Светлана Павловна.

      – Насчёт билетов?

      – Ага. Сто лет в театре не были.

      – Позвони.

      Денисов выбрал из тарелки небольшой кусочек и сунул в рот.

      На экране появилось лицо Ефремова.

      Светлана Павловна улыбнулась:

      – Слушай, а он на Лёвку всё-таки здорово похож.

      – Скорее, Лёвка на него, – отозвался Денисов, нашаривая новый кусочек.

      Новицкий засмеялся, открыл заварной чайник и помешал в нём ложечкой:

      – Да нет, Саша, это разные величины. И разрабатывали они противоположные идеи.

      Аккуратов подвинул ему свой стакан:

      – Вот уж идеи-то совсем рядом лежат.

      – Совсем не рядом. Пикассо всю жизнь утверждал кисть художника в качестве волшебной палочки. Достаточно коснуться чего угодно – холста, железа, глины, бронзы – и всё сразу приобретает статус абсолюта, а Дюшан в своих реди-мейд показал, что нас уже окружают в повседневной