Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

одна. Походи. Поброди. Еще там что-нибудь поделай.

      – А Оглобля говорил…

      – Дубина, он, твой Оглобля.

      – Нет, дубиной Ваську зовут.

      – В общем, сгинь, если ты хочешь, чтобы я хоть что-нибудь написал.

      Хренова наконец вышла.

      А он забубнил:

      Вот и ангел твой воспарил,

      Выбирая, где лучше сесть.

      Был бы он без обоих крыл,

      Все равно бы сесть угодил

      На святое твое плечо,

      Принеся от Бога привет,

      Чтобы ты служил горячо

      Много-много и зим и лет.

      Мы попросим ангела, чтоб

      И от нас он слово шепнул.

      Ну а мы осеним свой лоб

      Крестным знаменем…

      Он запнулся и потом, подбирая рифму, зашептал:

      – Шепнул – пнул, загул, задул…

      Фрикиш никак не мог найти последнюю созвучную строку.

      – А я уже нагулялась, – объявившись на пороге, произнесла Екатерина.

      – Сейчас, сейчас! Одну минуту!

      Он выдворил ее на крыльцо.

      – Ну а мы осеним свой лоб

      Крестным знаменем. Век уснул.

      Наш двадцатый серьезный век,

      Что и ангелам стал не рай,

      Где любой на земле человек…

      – Ну скоро? – снова ломанулась в дом Хренова.

      – Ты что, – взоорал он, – хочешь, чтобы я вообще все это бросил?

      – А я тогда скажу…

      Он захлопнул дверь.

      Опять застрял на последней рифме.

      – Где любой на земле человек,

      Скажет: «На судьбу, выбирай!»

      Но поняв, что совершенно не концовочная строка, и он снова ушел в дебри шептаний.

      И в этот самый момент вошел тот самый старик с бородкой виселькой.

      – Ты знаешь, милый человек, Ероха-то тебя обманул.

      – Какой Ероха?

      – Ну какой сказал, что его сестра от товарища Сталина понесла. Не могла она этого сделать.

      – Почему?

      – Да потому что тогда еще не родилась.

      Выпроваживая деда, Фрикиш – взором – обшарил весь двор, Хреновой нигде не было.

      16

      Если посмотреть на возню вокруг персоны Луки с позиции его глобального вреда Советской власти, то возня, которую сотворили вокруг него Стильве и Бабкин, выглядела смехотворно микроскопической.

      Без нажима, просто так, как говорится, под веселую руку, держащую стакан с водкой, выведал Фрикиш у фельдшера Онуфрия Седуна все, о чем с ним вел беседу на допросе Стильве.

      Седун неведомо чем был возбужден и все время пытался заверить, что никакого отношения не имеет к религии.

      – Вот Мэри Исаевна Дворкина, – долдонил он. – Она могла утаить многое, поскольку призналась мне, что собирается в конечном счете стать ученой по медицинской части.

      Видел Фрикиш ее.

      Это та девушка, что на барже приплыла с Лукой в Туруханск.

      Кто она по религиозным убеждениям навскид трудно было сказать, но вида она состоялась сугубо иудейского.

      И Фрикишу даже казалось: не специально ли ее подсунули Луке, чтобы она следила за ним изнутри самой медицины.

      А Седун – подонок.

      Он