Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

лукавому епископу одного.

      – Это чего же?

      – Чтобы проповеди вел.

      – Ну уж…

      Он помолчал и добавил:

      – Если это грех, но только не перед Советской властью.

      Галактионов собрал бумажки, разбросанные по столу Стильве, и сказал:

      – Мелко все это. И даже недостойно.

      – Вон как ты запел! – вскричал Стильве, вскакивая со своего места. – Сразу же забыл, что это я тебя сюда рекомендовал!

      – Я могу сейчас же написать рапорт об отказе от этой должности, – твердо сказал Галактионов.

      Стильве сделал несколько приседаний.

      Потом чуть ли не с маху упав на пол, стал отжиматься от него.

      Это была его последняя причуда.

      – Вот ты с виду умный парень, – на задышливости начал он, – а одного не понял. Разве я враг этому, как он зовет себя, Святителю, но я, как и ты, атеист. А держал здесь профессора Войно-Ясенецкого оттого, что больше Туруханский край и в глаза не увидит ученого с мировым именем.

      – Своеобразная любовь, – буркнул Галактионов.

      И они по-братски обнялись.

      15

      Душа у Фрикиша стала на место.

      И все другое, что касается организма, тоже. Епископ Лука вновь оказался под его призором.

      Но статус того намного возрос, что уже совсем никак не входило в его планы.

      Но что можно поделать, коли даже какая-то заштатная смерть безвестного человека, так решительно сыграла ему на руку.

      А если Фрикиш, едва из одного дерьма вылез, – хотя грех так величать сбор материала для пьесы о Сталине, – в другое вляпался.

      Тогда он, упершись лбом в сосну, полуночил какой-то бешеный эксперимент на виду у Оглобли.

      Так он об этом раззвонил на весь Туруханск, и уже на второй день к нему пришла пожилая учительница немецкого языка и сказала:

      – Я в молодости, не поверите, чем увлекалась.

      Она жеманно сплющила губы.

      А поскольку он не выразил любопытства, продолжила:

      – Я пыталась по сучьям деревьев предсказывать чью-либо судьбу.

      И поскольку он и на это ничего не сказал, заверила:

      – И знаете, иногда получалось. Я нашему Бабкину прочила больше будущее. И вот видите…

      Этот разговор Фрикишу стал надоедать, когда учительница сказала:

      – А недавно мне стало известно, что вам деревья посылают свою поэтическую энергетику.

      Она отхлебнула воздуху.

      – Ведь это так занятно!

      Неизвестно, что Фрикишу сказала бы она еще, если бы на пороге не возникла молодая девка, которая и представилась с порога:

      – Я – Екатерина Хренова.

      Ну тут во Фрикише немедленно проснулся зубоскал, который, собственно, и определял его сущность.

      – Тебе надо скорее замуж выйти, – посоветовала учительница.

      – Зачем? – спросила девка.

      – Чтобы фамилию сменить.

      – Уж не на вашу ли?

      А когда учительница ушла, пояснила, почему ей подгрозила:

      – Ее фамилия тоже не слаще моей, Редькина.

      У Екатерины просьба была более определенная.

      – Скоро