Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

в этом стихотворении есть языческое. Ибо звучит оно как заклинание.

      Каменеву понравилась рифма – «перестройка-попойка».

      – Это соответствует нашему менталитету.

      Троцкий не уточнил: общему ли, или тому, коим заражена их компания.

      Рыков – прорычал:

      – Опять под дых? Сколько можно?

      Бухарин перечитал стихи несколько раз и вдруг разразился другими:

      В удушливых объятьях лета,

      Когда прохлады не добыть,

      Я нахожу одну примету,

      С какой всегда легко поэту

      Бесповоротно петь и пить.

      Примета эта – без помарок

      Лист, что лежит пред судьбой,

      Какая бьется, как подранок,

      Напоминая спозаранок,

      Что накануне был запой.

      И осени захочет тело,

      Или зимы, где правит стыть,

      Чтоб к Богу просьба улетела

      Однажды прошлое забыть.

      Эти стихи никто не комментировал.

      Только Каменев спросил:

      – Из есенинских сусеков, что ли?

      На что Бухарин расхохотался.

      На чем опознание и кончилось.

      А Троцкому пришел на память еще один чудак.

      Этот купюр не рисовал.

      И стихов не сочинял.

      Зато он бредил неким тайным орденом, который – со временем – стал бы править всем миром.

      И это было по душе Льву Давыдовичу.

      Тем более что та власть, вкус которой, хоть и с кровью пополам, он ощущал, считай, многие годы, теперь был разбавлен пресностью какой-то обыденности, от которой – почти после каждого прожитого дня – ломит в затылке.

      18

      Он не смеялся, хотя все к этому вроде бы располагало.

      И то, что хохотала жена и победоносно улыбался автор словорасчленения, которое развеселило всех: «Сталинград – Сталин, грозящий адом».

      Ну так оно, наверно, и есть.

      Он грозит адом врагам Советской власти.

      А название города их любви с Надеждой «Царицын», как-то не вписывалось в революционную лексику.

      «Сталинград» же можно и по-другому интерпретировать:

      «Сталин готов радоваться».

      Короче, все хохотали, а он – нет.

      Какая-то непотребность висела над всей этой беседой.

      И даже – натужность.

      А хохот Надежды и вовсе был искусственным, даже нарочитым.

      Но хохот иссякал.

      И гасла беседа.

      И о шутнике уже через минуту никто не вспоминал.

      И лбы ели морщины.

ДОСЬЕ

      ОРЛОВ Александр Михайлович (Фельбинг Лейба Лазаревич) в кадрах ОГПУ-НКВД – Никольский Лев Лазаревич). Родился в 1895 г. в Бобруйске. Окончил Лазаревский институт (восточных языков), учился на юридическом факультете Московского университета. С 1916 г. – в армии (прапорщик). В 1917 г. – вступил в партию. В 1918–1919 гг. – советник высшего финансового совета. Участник Гражданской войны на юге России. В 1920 г. – в особом отделе 12-й армии, начальник секретно-оперативной части Архангельского ЧК. 1921–1924 гг. – следователь Верховного трибунала при ВЦПК.

      С 1924 г. – сотрудник экономического управления ОГПУ (борьба с коррупцией).

ПРОИСКИ «ЧЕРТОВОЙ ДЮЖИНЫ»