Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

не возражал.

      – Но коль там все так, – сказал он, – давайте в Туруханск въедем менее заметно, как то было на барже.

      – Как получится, – кажется, не очень дружелюбно пообещал возница-чекист.

      12

      – Когда аргументов много, истина, как правило, так и остается недоказанной.

      Это Лука изрек в пору, когда взвешивал все «за» и «против».

      А дело в том, что здесь – у Ледовитого океана – ему предстояло осуществить полноправные крестины.

      Но легко сказать. А как это сделать, когда нет канонических условий?

      Во-первых, не было ни облачения, ни требника.

      Значит, кроме всего прочего, и молитвы придется сочинять на ходу.

      И во всем другом нужно было найти выход.

      Епатрахиля, или что-то подобное ей, было сделано из полотенцев.

      Под купель подошла деревянная кадка.

      И когда вспоминалось о святом миро, которого тоже не было, как на память пришло, что Лука – приемник апостолов, поэтому миропомазанье можно заменить возложением рук на крещеных с призыванием Святого Духа.

      Место, где совершалось таинство, было таким тесным, что стоять над импровизированной купелью можно было только согнувшись.

      И только Лука произнес первые слова сочиненной им молитвы, как был подкошен сзади ударом под коленки.

      Это были происки новорожденного теленка, который тоже коротал тут свое время.

      И все же новый человек был крещен.

      И это как бы сняло с него гнет духовного безделья.

      Даже беспомощности.

      Люди подходили под благословение.

      И тем стыднее было ему вспоминать то, что пережил он там, в Туруханске, когда однажды упустил себя в отчаянье.

      А было это в пору затаенного ожидания справедливости, на которую русский привык уповать при любых обстоятельствах.

      А дело все в том, что подсчетная нехитрость влияла на определение, что срок-то его ссылки, увы, истек.

      И пора, как говорится, честь знать.

      Тогда зачем-то пришли стихи.

      И слова Блока.

      И опять из того девятого года.

      Февральские:

      Покойник спать ложится

      На белую постель.

      В окне легко кружится

      Спокойная метель.

      Пуховым ветром мчится

      На снежную постель.

      Снежинок легкий пух

      Куда летит, куда?

      Прошли, прошли года,

      Прости, бессмертный дух,

      Мятежный взор и слух!

      Настало никогда.

      И отдых, милый отдых,

      Легко прильнул ко мне.

      И воздух, вольный воздух

      Вздохнул на простыне.

      Прости, крылатый дух!

      Лети, бессмертный пух!

      И тут же вспомнился один офицер, из того же девятого года, который – обобщенно – сказал о тех, может, даже далеко не двоих:

      – Мы родились тогда, когда умерла русская честь.

      Тогда не было времени подумать об этом.

      Теперь незачем.

      Выбор сделан.

      Не в пользу того, что было в девятом. Когда Туруханский край был только географическим понятием.

      А