Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

Троцкий встречался с учителями, где довелось присутствовать и ей.

      Она долго думала, с чего, собственно, начать.

      Тем более что собрались преподаватели, которым довелось проработать в дореволюционных школах и гимназиях.

      А Троцкий начал с неожиданного:

      – Сегодня у нас урок на забывание. Давайте больше не вспоминать то, что когда-то было не так, как сейчас. Мы все с вами вынесены на остров «Благоразумия». Ну, а поскольку он почти не населен и ничем не обозначен, давайте откроем на нем главную высоту. Как назовем ее?

      Кто-то вякнул:

      – Вершиной Желания.

      – Годится! – вскричал он.

      – Скалой Терпения, – еще подсказал кто-то.

      – Принимается как вариант.

      – Пик Доступности.

      – Это очень интересно! – вскричал Лев Давыдович. – Лишь приставка «не» все испортила бы. Ну с горой сколько-то разобрались. – А как назовем первую улицу?

      – Проспект Просвещения, – подала голос Крупская.

      И ей зааплодировали.

      Потом Троцкий сказал:

      – Мне очень приятно, что мы с вами нынче не сбились на конъюнктуру, гору на нашем воображаемом острове не назвали, скажем, Вершиной Социализма, а улице не дали имя той же пресловутой Свободы. Мы были – самими собой. А это и есть победоносный знак революции.

      Если честно, Крупская ждала, что содержание беседы с учителями дойдет до Сталина, и он ее в чем-то, но упрекнет.

      Но этого не случилось.

      В смысле упреков.

      А что Сталин был в курсе, свидетельствовала такая его фраза.

      – Любопытно, когда бес ведет ликбез.

      И, главное, сказано, это было без улыбки.

      И Крупской тоже думалось, что Троцкий на той встрече в самом деле чем-то напоминал Мефистофеля.

      Может, это ей так кажется, а может, так оно и есть, но с той поры, как Рыков съездил в Царицын с целью переименования его в Мининград, поселилось вокруг какое-то напряжение.

      Конечно, было смешно.

      Ну кто такой едва состоявшийся местный политик и не набравшийся театральной силы драматург?

      А Сталин, что ни говори, фигура.

      Потом же он там, как было написано в какой-то газете, «и воевал, и хлеб добывал».

      А еще, Царицын не великая столица, чтоб ею поступиться.

      Крупская снисходительно улыбнулась.

      Она всегда так делала, когда ее мысли и фразы подстерегала неожиданная рифма.

      Оставались еще три кита-ленинца.

      Это Каменев, Зиновьев и Бухарин.

      Наверно, все же их лучше начать поминать с конца списка.

      Николай Иванович в данном времени более колоритен.

      И это именно ему Сталин как-то сказал:

      – Знаю, что отплевываешься, а в какую сторону не пойму.

      Бухарин – почти двойник Троцкого.

      По части ораторства.

      Да и по другим интеллектуальным качествам если уступает, что самую малость.

      Это он ей как-то прочитал:

      И вот уж смотались в невинный клубок

      Все наши и ахи и охи.

      И мне улыбнулся презрительно Блок

      Тактический