Гарики на все времена. Том 1. Игорь Губерман

за дверью часовой,

      молчат ума и сердца клавиши,

      когда б не память, что живой,

      в тюрьме спокойно, как на кладбище.

      197

      Читая позабытого поэта

      и думая, что в жизни было с ним,

      я вижу иногда слова привета,

      мне лично адресованные им.

      198

      В туманной тьме горят созвездия,

      мерцая зыбко и недружно;

      приятно знать, что есть возмездие

      и что душе оно не нужно.

      199

      Время, что провел я в школьной пыли,

      сплыло, словно капля по усам,

      сплыло все, чему меня учили.

      Всплыло все, чему учился сам.

      200

      Слегка устав от заточения,

      пускаю дым под потолок;

      тюрьма, хотя и заключение,

      но уж отнюдь не эпилог.

      201

      Добру доступно все и все с руки,

      добру ничто не чуждо и не странно,

      окрестности добра столь велики,

      что зло в них проживает невозбранно.

      202

      За женщиной мы гонимся упорно,

      азартом распаляя обожание,

      но быстро стынут радости от формы

      и грустно проступает содержание.

      203

      Занятия, что прерваны тюрьмой,

      скатились бы к бесплодным разговорам,

      но женшины, не познанные мной,

      стоят передо мной живым укором.

      204

      Язык вранья упруг и гибок

      и в мыслях строго безупречен,

      а в речи правды – тьма ошибок

      и слог нестройностью увечен.

      205

      В тюрьме почти насквозь раскрыты мы,

      как будто сорван прочь какой-то тормоз;

      душевная распахнутость тюрьмы —

      российской задушевности прообраз.

      206

      У безделья – особые горести

      и свое расписание дня,

      на одни угрызения совести

      уходило полдня у меня.

      207

      Тюремный срок не длится вечность,

      еще обнимем жен и мы,

      и только жаль мою беспечность,

      она не вынесла тюрьмы.

      208

      Среди тюремного растления

      живу, слегка опавши в теле,

      и сочиняю впечатления,

      которых нет на самом деле.

      209

      Я часто изводил себя ночами,

      на промахи былого сыпал соль;

      пронзительность придуманной печали

      притушивала подлинную боль.

      210

      Доставшись от ветхого прадеда,

      во мне совместилась исконно

      брезгливость к тому, что неправедно,

      с азартом к обману закона.

      211

      Спокойно отсидевши, что положено,

      я долго жить себе даю зарок,

      в неволе жизнь настолько заторможена,

      что Бог не засчитает этот срок.

      212

      В тюрьме, от жизни в отдалении,

      слышнее звук душевной речи:

      смысл бытия – в сопротивлении

      всему, что душит и калечит.

      213

      Не скроешь подлинной природы

      под слоем пудры и сурьмы,

      и