Гарики на все времена. Том 1. Игорь Губерман

враг душевной смуты,

      не мизантроп, но нелюдим,

      Бог выключается в минуты,

      когда Он нам необходим.

      131

      Везде, где наш рассудок судит верно,

      выходит снисхождение и милость;

      любая справедливость милосердна,

      а иначе она не справедливость.

      132

      Вот небо показалось мне с овчину,

      и в пятки дух от ужаса сорвался,

      и стал я пробуждать в себе мужчину,

      однако он никак не отозвался.

      133

      Я уношу, помимо прочего,

      еще одно тюрьмы напутствие:

      куда трудней, чем одиночество,

      его немолчное отсутствие.

      134

      Не во тьме мы оставим детей,

      когда годы сведут нас на нет;

      время светится светом людей,

      много лет как покинувших свет.

      135

      Неощутим и невесом,

      тоской бесплотности несомый,

      в тюрьму слетает частый сон

      о жизни плотской и весомой.

      136

      Я рад, что знаю вдохновение,

      оно не раз во мне жило,

      оно легко, как дуновение,

      и, как похмелье, тяжело.

      137

      Жаждущих уверовать так много,

      что во храмах тесно стало вновь,

      там через обряды ищут Бога,

      как через соитие – любовь.

      138

      Как мечту, как волю, как оазис —

      жду каких угодно перемен,

      столько жизней гасло до меня здесь,

      что тлетворна память этих стен.

      139

      Когда с самим собой наедине

      обкуривал я грязный потолок,

      то каялся в единственной вине —

      что жил гораздо медленней, чем мог.

      140

      Мне наплевать на тьму лишений

      и что меня пасет свинья,

      мне жаль той сотни искушений,

      которым сдаться мог бы я.

      141

      Волшебный мир, где ты с подругой;

      женой становится невеста;

      жена становится супругой,

      и мир становится на место.

      142

      Надо жить, и единственно это

      надо делать в любви и надежде;

      равнодушно вращает планета

      кости всех, кто познал это прежде.

      143

      Фортуна – это женщина, уступка

      ей легче, чем решительный отказ,

      а пластика просящего поступка

      зависит исключительно от нас.

      144

      Не наблюдал я никогда

      такой же честности во взорах

      ни в ком за все мои года,

      как в нераскаявшихся ворах.

      145

      Лежу на нарах без движения,

      на стены сумрачно гляжу;

      жизнь – это самовыражение,

      за это здесь я и сижу.

      146

      Мы постоянно пашем пашни

      или возводим своды башен,

      где днем еще позавчерашним

      мы хоронили близких наших.

      147

      Горит ночной плафон огнем вокзальным,

      и я уже настолько здесь давно,

      что выглядит былое нереальным

      и кажется прочитанным оно.

      148

      Сгущается