Люди сороковых годов. Алексей Писемский

с этажерки неразрезанный французский роман.

      – Надеюсь, что вы сего не читали? – прибавил он.

      – Нет, – отвечала Мари, думавшая, что он ей станет читать по-французски.

      Павел неторопливо разрезал роман, прочел его заглавие, а потом произнес как бы наставническим тоном:

      – Вы уж извините; я буду прямо вам читать по-русски, ибо по-французски отвратительнейшим образом произношу.

      – Но тебе, может быть, это трудно будет? – спросила даже несколько удивленным тоном Мари.

      – Не думаю, – отвечал Павел и начал читать ясно, отчетливо, как бы по отличному переводу.

      – Ты славно, однако, знаешь французский язык, – сказала с удовольствием Мари.

      – И вообразите, кузина, – продолжал Павел, – с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что вы прочли.

      – Ты искусно, однако, притворялся! – заметила ему Мари.

      – Надеюсь; но так как нельзя же всю жизнь быть обманщиком, а потому я и счел за лучшее выучиться.

      – Но зачем же тебе так непременно хотелось выучиться по-французски?

      – Для вас! Я не хотел, чтобы вы увидели во мне невежду.

      Мари вся покраснела, и надо полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же раз, как та поехала с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей, и в таком случае Имплевы провожали ее в своем экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), – в первый же раз, как они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его:

      – Вы для Мари выучились по-французски?

      – Да, – отвечал Павел.

      Разговор на несколько времени прекратился.

      – У вас поэтому много силы воли? – начала m-me Фатеева снова.

      – Много, – отвечал Павел.

      – Я ужасно люблю в людях силу воли, – прибавила она, как бы совсем прячась в угол возка.

      – А сами вы сим качеством награждены от природы или нет?

      – Да, награждена, и мне это очень полезно оказалось в жизни.

      – А вот, кстати, – начал Павел, – мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то такое говорила в саду, что если случится это – хорошо, а не случится – тоже хорошо.

      – Я не помню! – сказала m-me Фатеева каким-то протяжным голосом.

      – Значит, под этими словами ничего особенного не заключалось?

      – Не знаю, не помню!

      – У Мари никакой нет особенной в Москве сердечной привязанности?

      – Кажется, нет! – опять протянула Фатеева.

      Будь на месте Павла более опытный наблюдатель, он сейчас бы почувствовал в голосе ее что-то неопределенное, но юноша мой только и услыхал, что у Мари ничего нет в Москве особенного: