Бульвар Ностальгия. Владимир Савич

Плохая пьеса! Нет, нет, нет – так не бывает. Это мне все снится. Это

      похмельный синдром, – Благонравов потер виски. – Нет, это не синдром, – на

      столе лежала записка с его почерком. – Такого-то числа. Такого-то месяца.

      Неужели реальность? Сцепились шестеренки справедливости!? Сцепились. Ну

      что ж… Бывает, брат Шпилька, на свете такое, чего и не снилось нашим

      мудрецам! – Благонравов зябко потер ладони. – Как говорится, на ловца и зверь

      бежит, или как там еще – на воре шапка горит! Welcome to родной город, мистер

      Шпилька. Уж не обессудьте за будущую встречу. Как говорится – глаз за глаз…

      Не я решил. Судьба вас ко мне привела…

      Концерт удался на славу. С него шумной толпой отправились в охотничий

      домик. Баня. Водка. Малая Родина.

      – Господа, друзья, товарищи, сегодня я играл как никогда. Ей-Богу, как никогда.

      Да что говорить, я уж, поверьте мне, не сыграю так больше, – вскинув бокал,

      признался Шпильман. – Вот что значит – играть в родных стенах. Вот что

      значит – играть для настоящих друзей. Виват, господа, виват!

      – Тимур, друг, на брудершафт и дай я тебя облобызаю! – Шпильман нежно

      обнял старого приятеля. – Родной ты мой. Я так часто тебя вспоминал. Так

      часто. Эх, Тимур, Тимур, минули годы. Минули. Кажется, все есть! Всего

      достиг, а вот на тебе – чего-то не хватает. Ни родных, ни друзей. Живу на

      шумной Пятой авеню, а поговорить не с кем. Веришь-нет? А помнишь, как мы

      болтали. Сколько планов строили. Ах, Боже ты мой, Боже! Ну, ты-то как? -

      поинтересовался Шпильман у Тимура Александровича.

      – Да, слава Богу! Слава Богу – ничего. Скрипача не вышло. Ну, да с такими

      пальцами какой скрипач, – Благонравов тряхнул травмированной кистью.

      – Да, да, да… – сочувственно закачал головой Шпильман.

      – Не вышло – так и не вышло. Немножко преподавал. Немножко выступал.

      Знаешь, этакий музыкальный Павка Корчагин. Приходили смотреть как на

      дрессированную макаку. Мысли стали нехорошие посещать. Черт его знает, чем

      бы это все закончилось, но тут на счастье ли, на горе ли реформы подоспели.

      Старого директора за пьянку из театра выбросили, взялись нового искать, а из

      всех кандидатур один я непьющий. Утвердили. Работаю. Зарплату получаю

      регулярно. Можно сказать, счастлив, но живу, поверь, одними воспоминаниями.

      Ведь как все должно было быть, но не сложилось, не вышло. Кто виноват?

      Никто не виноват. Так фишки упали.

      – Да, да, да… – закачал головой Шпильман. – Не буду тебе ничего говорить. Не

      буду утешать. Ибо не знаю я слов утешения. И все, что ни скажу – патетика и

      пафос, а я их терпеть не могу. Встречаю в газетах о себе: великий пианист

      современности! Повелитель клавиш! Господи, какой я повелитель. Какой я

      великий Великий?! Посмотри на меня – метр с шапкой. Я просто хорошо

      выполняю свою работу. Вот и все. Что ж тут великого, скажите мне, друзья? -

      обратился Шпильман