Бульвар Ностальгия. Владимир Савич

не надо. Ни под каким предлогом. Это дело

      сугубо конфиденциальное. На думы, так и быть, даю день. Хотя, что тут

      думать! От дум, Тимур, голова пухнет, а у чекиста она должна быть светлой.

      Короче, завтра в девять жду тебя у себя. В десять тридцать – в случае неявки -

      выписываю постановление на твой арест. Вот ордер. Осталось только вписать

      твои инициалы. И здравствуй, Колыма… Давай свою повестку – отмечу, а не то

      тебя уже сегодня отсюда не выпустят. – И следователь Иванов хлопнул печатью,

      точно копытом ударил, по Тимуровой повестке.

      – Что делать? Как быть? – С этими вопросами Тимур присел на скамейку в

      городском парке.

      Сентябрьское солнце скрылось уже за верхушками деревьев. От небольшого

      пруда тянуло сыростью и плесенью. Где-то в глубине парка зловеще кричала

      неведомая птица. «Это конец! Это конец» – пробормотал, проходя мимо

      скамейки, неказистый гражданин и скрылся в парковых сумерках.

      – Так что же все-таки делать? Написать нельзя – «прогрессивная

      общественность» осудит, и не писать нельзя – Иванов засудит. Укатает сивку за

      бугры годиков на восемь. Кранты музкарьере. Да что-там карьере. Жизни капут.

      Что я буду через восемь лет!? Сгорбленный, чахоточный старик. Вот что я

      буду! Ну, а если соглашусь. Тогда кто я буду в глазах того же Шпильмана? Ведь

      я, считай, вырос в его семье. Его отец меня на инструменте учил играть.

      Ойстрах, говорил. Чистый Ойстрах растет! Это ведь он обо мне говорил. Да он

      же мне не только учителем, он же мне вместо отца и был. Мой же папик черт

      его знает где… собакам сено косит. – Потом сестра мне Шпильмановская

      нравится. Все мне ее в жены прочат. А что – приличная партия. И кто я буду,

      узнай они, что я на них доносы писал. Сукой последней я буду. Стукачом! А

      дети, что скажут дети о таком папаше. Это ведь все равно как шило в мешке -

      не утаишь. Ой, не утаишь! Узнают всему конец. Карьере кирдык! Ни один

      приличный человек со мной не то, что не сыграет… он с таким «шестерилой»

      на одном поле … не сядет.

      – Вариантов не густо. Прямо гамлетовский «Быть или не быть». И где же тут

      быть и где не быть? Черт его знает, попробуй, разбери. Но ведь всегда же есть

      третий путь. Должна же ведь быть щель между подлостью и совестью. Что же

      делать? Думай, думай, думай… – Тимур сильно, словно хотел разжечь

      творческий огонь в охладевшем от страха мозгу, тер пальцем висок. Взгляд его

      прилип к указательному пальцу. Что-то смутное, неясное рождалось в его

      мозгу…

      – Вот оно, решение! – Тимур широко раздвинул пальцы правой руки. – Вот он,

      третий путь. Вот она, щель. Топором по пальцам, и чем прикажете писать,

      гражданин начальник? Нечем! Так-то, товарищ «зверь»!

      – А с музыкой что? А ничего! Рубить надо так, чтобы пальцы могли держать

      смычок. Скрипачом, безусловно, не стану, но на кусок хлеба заработаю…

      – А боль…