Жизнь волшебника. Александр Гордеев

убить голыми руками. Что ж, тем это и интересно. Махонин ростом лишь чуть-

      чуть пониже, с тонкими, быстрыми мышцами.

      – Если хочешь доставить мне удовольствие, – спокойно произносит прапорщик и вдруг с

      нарастанием кричит, – то нападай по-настоящему! Как в бою! Убей меня! Убей! Приказываю – убей!

      Заводя его, Махонин делает обманное движение, слегка бьёт в ухо – такой слабый, но обидный,

      оскорбительный шлепок, от которого звенит в голове. И включение происходит. Роман знает – не

      понятно откуда, но знает, как войти в особое боевое состояние, когда жизнь становится на грани. В

      этом состоянии бешенство чётко дозируется с точностью мысли и мгновенной реакцией. Убью! Он

      бросается вперёд, нанося удары быстро и точно, как научен. Но всюду лишь воздух. Прапорщик

      здесь, и его нет. А если в опережение? Так, как ещё не делал. Если бить не туда, где он есть, а

      туда, где, по предположению, сейчас будет? И удар впервые достигает цели. Хороший удар,

      который чувствуется жёстко и приятно, всем кулаком. Ну, держись!

      Но на этом всё и кончается. В ответ тут же прилетает что-то невероятно тяжёлое, от чего на

      мгновение встряхивает свет. А потом – целая серия ударов, под градом которых кажется, будто

      твой черепок – это тонкая спичечная коробушка, которую хлещут щелчками жёстких пальцев.

      Бой продолжается не более двух минут. Роман, скрючившись, лежит на полу. От удара в

      солнечное сплетение невозможно дышать. Изо рта течёт кровь. Да уж, вкус крови есть – она

      солёная. Прапорщик, склонившись, сидит возле него.

      – Ну-ка, ну-ка, взгляни на меня, – просит он, – всё целое?

      Он ощупывает его челюсть – слава Богу, всё нормально. Потом, сидя в сторонке, ожидает, пока

      ученик отойдёт. Роман становится на карачки, через минуту садится, тряся очумелой головой.

      – Ну и как? – спрашивает Махонин.

      – Кайф, – шепеляво отвечает Справедливый, почти счастливо улыбаясь разбитыми губами и

      выталкивая изо рта сгусток крови.

      – Молоток, – усмехнувшись, говорит Махонин, тоже сплёвывая сукровицу, – и меня порадовал.

      Достал ведь всё же разок. Ну, ничего, полезно иногда приятные воспоминания освежать. Я хотел

      просто вымотать тебя, сделать всё так, будто ты машешься с тенью, а потом нос разбить и на этом

      закончить. Но когда ты меня зацепил, то я понял, что тебя пора успокаивать, а то и впрямь

      утрамбуешь меня. Более того, признаюсь, дружок, ты показался мне всерьёз опасным. У тебя есть

      неплохое качество. Хорошо, когда реакция, как голые нервы, но у тебя вообще нечто другое. Ты

      реагируешь не после факта, а до него. Я вдруг обнаружил, что ты меня обгоняешь. Запусти я чуть-

      чуть ситуацию, и ведущим стал бы ты. И мне показалось лежать перед тобой с расквашенной

      9

      мордой, а то и, хуже того, убитым, как я тебе приказал – совсем уж не по статусу. А ты бы мог, я

      видел – мог. Почему мог? Да потому что твой внутренний зверь – это монстр. Тебя поддерживает

      что-то