Жизнь волшебника. Александр Гордеев

подумав, соглашается Люба. – Больно, да?

      5

      Они выходят.

      – Надо же, как получается… – говорит Роман, чтобы хоть как-то прокомментировать события.

      Наташа молчит. Грустно и задумчиво глядя в окно, думает о своём. Роману становится неловко

      от этого молчания.

      – А что, Наташа, – говорит он, – ведь поезд-то ваш международный… Неужели на нём, и

      вправду, иностранцы ездят?

      – Их и сейчас в поезде полно, – нехотя, словно отмахиваясь, отвечает Наташа, – только в

      других вагонах. Ну, китайцы – это само собой. Бывают и немцы, и итальянцы. И даже американцы.

      – Ух ты! И даже американца? Вот сволочи!

      – Почему «сволочи»?

      – Ну, так чего им тут ездить-то?

      Наташа снова молчит. Совершенно лишний, Роман, вздохнув, идёт в своё купе. Люди там спят –

      пассажиры, видимо, дальние: на столике лежат потрёпанные, усталые карты. Присев около кого-

      то, спящего внизу, он тоже смотрит в окно сквозь отпотевшее стекло и лёгкий утренний туман. В

      вагоне сумрачно, тепло и чуть душно от спящих. Роман на мгновение забывается в дрёме, а,

      очнувшись, видит в этом тумане белые высокие дома: в каком красивом городе живёт Витёк! Он и

      называется-то как: Златоуст! Роман даже волнуется за Витьку: всё, один из них уже дома. Витьке

      пора бы уж и собираться. Работают тормоза, упругими толчками подергивая вагон, над самым

      окном прочерком пролетает хриплый голос промоченного дождями и промороженного

      станционного динамика. И тут, наконец, возникает явление сияющего Витька.

      – Всё, договорились! – восклицает он веером такого восторженного шипящего шёпота, что

      пассажир, у ног которого сидит Роман, вскидывает голову и, увидев традиционно неугомонных

      солдат-дембелей, переворачивается на другой бок каким-то резким брыком. – Когда она поедет

      назад, я сниму её с поезда.

      – Да как же ты уговорил-то, а?

      – А просто взял вот так за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «Люба, верь мне, я не вру». Ну,

      как тут не поверишь? Это твой или мой дипломат? Ну, про детали уже некогда, да и к чему они

      тебе?

      А вот то, что он так легко откалывается – это даже обидно. Да что поделаешь – теперь у

      каждого дорожка своя.

      Когда они с Витькой выходят на влажный, со следами только что поработавшей метлы перрон,

      Люба с флажком в руке стоит у выхода. Ей привычно провожать пассажиров – людей, с которыми

      уж наверняка никогда не встретишься, но сегодня один из пассажиров особенный. Его и

      пассажиром-то теперь не назвать… Витька пожимает ей руку, робко прикасается к локтю, и видно,

      что больше волнуется не от воздуха родины, а от этого расставания. Эх, только бы не обманул он

      её! У него ведь будет сейчас много встреч, новых знакомств… И этот дорожный эпизод может

      просто задёрнуться вот таким же туманцем. А Люба будет надеяться… Роман ловит себя на том,

      что мучительно завидует Витьке. Во