Жизнь волшебника. Александр Гордеев

тот, оказывается, и утром был дома, когда они приходили: отсыпался после ночной смены.

      – Тарабанили бы как следует, – говорит он, – а то, наверное, поскреблись едва-едва, да и

      подались… Твой что ли? – спрашивает он про Ромку.

      – Мой, мой, – подтверждает Михаил, взяв сына за плечи.

      – Ну, вы прямо-таки, как негатив, – замечает знакомый, которого зовут Константином, – один

      чёрный (всё же не зря тебя Огарышем зовут), другой – беляк. А ведь точно, вроде бы, твой –

      вырос-то, я его и не узнал.

      Не одного Константина удивляет факт их яркой несхожести. Отец, кроме того, что попросту

      чёрный, имеет ещё и прямо-таки сажевую родинку на подбородке, а сын – белобрысый, со

      светлыми глазами и ресницами.

      – Да уж какой выстругался, – смеясь, говорит Михаил: его и впрямь не обижают и не удивляют

      такие вопросы. – А ничего, пусть я – Огарыш, зато он как огонёк.

      Приходится ещё и тут чай пить. Взрослые обсуждают скучные сельские новости: Константин

      знает Пылёвку, потому что часто ездит туда рыбачить. Рыбалка-то и связывает их с Михаилом.

      Ромка тут же, на кухне, обнаруживает в углу какие-то железки и принимается исследовать это

      сокровище. Больше всего удивляет большая проволочная катушка. Уж до чего блестит она,

      переливается!

      – Гляди-ка, сидит, колдует чего-то, – улыбаясь, шепчет Константин, у которого никогда не было

      детей.

      – Да уж, любопытный, как не знаю кто, – вроде как извиняясь за него, говорит Огарыш.

      – Да ничо, ничо, пусть себе.

      – Смех сказать, – шепчет и Михаил, подкупленный теплотой в голосе хозяина, – знаешь, кем он

      хочет стать?

      – Электриком что ли?

      – Мелко пашешь, – говорит Огарыш и вовсе шипящим голосом, – не электриком, а каким-то там

      волшебником…

      – Кем-кем? – ещё более тихим, изумлённым шёпотом, спрашивает Константин. – Да как же это?

      – Ну, ты же слышишь, по радио всё эту песню поют «Просто я работаю волшебником».

      – А, Марк Бернес…

      – Во-во. Так вот он как услышит её, так и сидит, не шелохнётся, только губами шевелит. Всю

      песню наизусть знает. Слышу, как-то затаился за ширмой, что-то там мастрячит себе и под нос

      напеват. Ни одной песни не знат, а эту выучил. А то как-то раз спрашиват: «Папа, а как это можно

      жизнь учить не по учебникам?» А я и сказать чего не знаю. Говорю: «Ну, как, как? Живёшь вот

      просто так, да и всё». А он тогда: «А как же её тогда можно по учебникам учить?» А я чо, учил? Я

      чо, знаю? Насочиняют всякой всячины, токо ребятишек с толку сбивают. Да он ещё у матери всяких

      её чудес нагляделся. Один раз, слышь, насмелился и спрашиват у неё, где на волшебников учат. А

      та, дура, возьми да засмейся.

      – Действительно дура, – сочувственно соглашается Константин.

      – А почему это дура?! – вскидывается Огарыш уже без улыбки, мигом слетевшей с лица.

      20

      – Так ты же сам сказал.

      – Я?! А, да я